Словно что-то мешает гандхарва и прочим нелюдям покидать родной дом.

Минуло восемь восходов, когда нас, измученных и отощавших, привезли в тот самый заброшенный город Золотого коня. Вопящие на все лады джунгли вдруг отступили, и отряд похитителей очутился в начале широкого проспекта, взорванного камнеломкой и непослушными пестрыми цветами. Плоские отшлифованные плиты разъехались, встали на дыбы, пропустив ростки упрямого бамбука. Здешний бамбук отличался особенно буйным нравом, вероятно, потому, что почва под фундаментами была обильно удобрена плотью погибших рабов. Я впервые попала в селение, где никто не жил постоянно, но ошивалась масса народу, где круглый год шли торги, но никто не собирал подати, где соблюдали законы, которые не устанавливал ни один законный правитель.

Здесь процветал детский невольничий рынок. А с торговлей детьми ситуация всегда особенная; это я сейчас дам фору любому умнику, тогда я не разбиралась в тонкостях, поскольку сама была почти ребенком. Торговля детьми сложна тем, что малютка может случайно оказаться сыном или дочерью раджи, шейха, или, что еще хуже, находиться под покровительством какого-нибудь могущественного ордена. Например, клан гончаров из верховий Янцзы имел несносную привычку посылать подростков проповедовать и собирать милостыню среди полудикарских пастушеских племен. За последние годы таких мальчиков дважды продавали мне жулики из Бомбея, затем обман вскрывался, и я немедленно отряжала посольство, возвращавшее мальчика в руки монастыря.

Потому что, если мне недавно посчастливилось одолеть парочку гончаров и даже отбить у них нюхача, это лишь вопрос счастливого везения. Я вырвалась за пределы, едва не погубив себя, и пожертвовала жизнью Тонг-Тонга…

Лучше не трогать детей гончаров, ибо они способны мстить десятилетиями.

Всех нас, испуганных грязных детей, привели к старому седому полуконю. Несмотря на палящую Корону, он грелся у очага, закутавшись в толстую шерстяную попону. Его левый глаз заплыл бельмом, отвислую нижнюю губу когда-то криво заштопали, очевидно, после удара ножом, а дряблые руки тряслись, поднося ко рту чайник с длинным носиком. Главарь работорговцев был стар и изрядно потрепан жизнью, но не выпускал власть из слабеющих рук. Две девушки-гандхарва принесли кувшины с нагретым бальзамическим маслом, откинули попону и принялись натирать старику спину. На его задних ногах пузырились болячки, шерсть выпадала клочьями. Тот рыжий, что командовал пленившими нас разбойниками, выступил вперед, опустился на колено и поцеловал старику руку.

Вокруг вздымались колючие стены, заканчиваясь мрачным сводчатым потолком. Громадные каменные блоки повело, между ними проросли зеленые колючки, но заброшенное здание могло простоять еще сотни лет. Узкие окна почему-то располагались очень низко от пола; тогда я не соображала, что здания строились не для людей. В нишах валялись обломки статуй, видимо, разрушенные землетрясениями. Полы в здании сплошь заросли пушистой травой, среди которой на бамбуковых помостах спали женщины-полукони, в обнимку с младенцами. Очевидно, это был гарем хозяина рынка. Из близкого леса периодически доносились завывания шакалов и рык ибриса. В самом городе не раздавалось ни звука, кроме сухого шелеста бамбуковых рощ.

Я жадно осматривалась, потому что так меня учила Мать волчица. Какие бы передряги нас ни настигли, любила повторять моя наставница, никогда не упирай взгляд в землю. Лишь духам, хранящим песочные часы будущего, ведомо, что произойдет до следующего восхода. Всюду и всегда следует запоминать, следить и впитывать.

И я следила. Сквозь узкие горизонтальные окна я видела статую Золотого коня. Золото с него давно облезло, на спине свили гнезда аисты, а передняя нога обломилась много лет назад и валялась тут же, обросшая со всех сторон светло-коричневыми побегами бамбука. Золотой конь вздымался над покривившейся площадью на высоту не менее сотни локтей, от него шло суровое немилосердное обаяние бога-воителя.