Как ни странно, Ксанча не слышала рассказов об их сражениях между собой, а слышала лишь о том, что и те и другие скитаются по деревням, грабят и убивают тех, кто сочувствует их врагам, и сжигают целые селения.

— Шратты, — сказал в одной из таких деревень пожилой крестьянин, — говорили, что накажут нас, если мы не будем строго соблюдать правила Священного Авохира. Потом пришли краснополосые и разгромили то, что уцелело после шраттов.

— Каждую весну все повторяется заново, — продолжала его жена. — Скоро от нас ничего не останется.

— Дважды мы посылали людей к Табарну, но они не вернулись. Нам больше некого отправить в столицу.

А потом Ксанча вновь слышала просьбы донести их отчаяние до Табарна и вновь соглашалась, запасалась едой и скакала дальше, зная, что не сможет им помочь, потому что направлялась не в Пинкар.

Но и подходящего молодого человека на ее пути пока что не встречалось. Эфуан находился в состоянии войны уже почти десять лет, и большая часть молодежи либо погибла, либо, уйдя из родных мест, присоединилась к одной из воюющих сторон.

По разбитой грязной дороге Ксанча приближалась к торговому городу Медран. Она не воспользовалась летающим шаром, во-первых, чтобы не привлекать к себе внимания, а во-вторых, сфера просто не вместила бы и ее и лошадь. Вместо этого она зевнула, прочитала заклинание и облачилась в гибкую броню.

Стражники у городских ворот, одетые в плащи, расшитые полосками ярко-красной шерсти, посмотрели на девушку с нескрываемым презрением: как мог знатный юнец в добротных ботинках, вооруженный дорого украшенным мечом, ездить на такой кляче?

Ей пришлось рассказать историю о том, что она путешествовала со старшими родственниками, но на них напали шратты, и она единственная чудом спаслась.

Наконец ее пропустили, но Ксанча еще долго настороженно оглядывалась, понимая, что, даже вооруженный мечом, тоненький безусый юноша в дорогой одежде был соблазнительной мишенью, особенно если охранники в любой момент могли превратиться в разбойников.

Ксанча шагала по широким городским улицам, пока не оказалась на рыночной площади, где ремесленники и крестьяне уже раскладывали свои товары. Девушка обменяла у одного из них свою лошадь на черный хлеб и горсть сушеных фруктов. Крестьянин тоже поинтересовался, как это знатный юноша с мечом мог приехать в Медран на такой кляче, и Ксанче ничего не оставалось, как повторить свою историю.

— Чем богаче человек, — выслушав ее, сказал крестьянин, — тем меньше шратты верят в то, что он выполняет заветы священной книги. Вообще-то странно, что они напали на такой многочисленный отряд. На месте вашего дяди я бы сначала проверил наемников, которые вызвались охранять вас в пути.

Ксанча пожала плечами.

— Мне кажется, мой дядя думал так же… до того, как его убили.

Мужчина показался Ксанче мудрым человеком, и она решила поделиться с ним мыслью, мучившей ее все это время.

— Он нанял краснополосых, думая, что они смогут защитить нас, ведь шратты ни когда не нападают на людей с красными полосами на одежде.

Фермер внимательно посмотрел на нее:

— Краснополосые не лезут к шраттам, а шратты не лезут к краснополосым. Но если есть чем поживиться, каждый становится мишенью, особенно… — Он указал на край своей собственной одежды. — Не стоит плохо говорить о мертвых, но нужно быть полным дураком, чтобы верить в полоски или цвета.

Ксанча побрела дальше, раздумывая, не лучше ли немедленно покинуть Медран. И уже направилась было к городским воротам, как увидела группу мужчин и женщин, толпившихся в тени у таверны.