И ее нефритовые глаза.
Фиона была в своей комнате, но не в постели. Сидела у раскрытого окна в достаточно теплом, но странно коротком и ярком платье. В окно вливался вольный, пьянящий ветер, напитанный ароматами сирени и весеннего навоза, раскиданного по полям.
На коленях открытая книга.
Оторвав взгляд от окна, заговорила:
— Смотри, какую я нашла чудесную книгу, она об Исландии. Вот не ожидала, что здесь в комнатах могут просто так валяться дорогие книги. Люди, которые сюда попадают, не обязательно такие уж честные. И, знаешь, по-моему, они тут всю одежду перепутали. Я ведь никогда не носила желтого.
— Фиона… — вымолвил он.
— Как ты давно не приезжал. А с выпиской ты все уже оформил?
— Фиона, у меня для тебя сюрприз. Ты помнишь Обри?
Она уставилась на него с таким выражением, будто ей в лицо дует сильный ветер. Продувает насквозь — лицо, голову, разрывая там все в клочья.
— На имена у меня совсем памяти нет, — резко сказала она.
Затем ее лицо успокоилось; вновь, хотя и не без усилий, приняло любезное и благодушное выражение. Она осторожно отложила книгу, встала, подняла руки и заключила его в объятия. От ее кожи и дыхания исходил еле заметный новый душок, напомнивший ему запах, который издают срезанные цветы, слишком долго простоявшие в воде.
— Как я рада тебя видеть! — сказала она, дергая его за уши.
— А ведь ты запросто мог исчезнуть, — продолжала она. — Сесть за руль, и поминай, как звали. Позабыть, позабросить. Ну, признайся! Подзабываивал меня уже, подзабросивал? Подзабросывал. Подзабрасывал.
Он прижимался лицом к ее седым волосам, к просвечивающей сквозь волосы розовой коже, к ее прекрасной лепки черепу. И говорил, что ты, что ты, ни в коем случае.
|