Даже тридцать семь лет спустя, когда Джон повстречал Сьюзен Колгейт, он не упомянул о многих страницах истории семьи. Джон принадлежал к делаверскому клану Доджей, начинавших с пестицидов, затем перешедших к производству всевозможных агрохимических удобрений, клану, который в конце концов превратился в монстра, извергавшего из своего чрева все, начиная от мышеловок и апельсинового сока и кончая компонентами для производства ядерного оружия. Фирма была частной, и возглавлял ее дядя Дорис, Рейт, который управлял делами, оставаясь в Делавере.

Семья решила, хотя, разумеется, не высказала это в таких выражениях, что Дорис ненормальная, что она – финансовая обуза и что она сама умышленно нарушила негласные законы клана. Ее терпели на ежегодных семейных съездах, куда она часто приезжала одна, поскольку Джон был болезненным ребенком. Он проводил дома больше времени, чем в школе, и частенько валялся в больнице то с одним, то с другим заболеванием, но все это Дорис переносила спокойно.

– Собирайся, Джон, я должна отвезти тебя к врачу для очередного осмотра.

– Дай хоть позавтракать.

– Что это за оранжевую дрянь ты тут пьешь?

Она брала бутылку с напитком, который Джон упросил ее купить на прошлой неделе, и читала вслух:

– «Тэнг» – просто блеск. Надо будет мне попробовать его сегодня с джином.

– Это для астронавтов.

– Правда? Тогда я должна немедленно хлебнуть его, потому что днем я встречаюсь в гостинице «Сент-Морис» с Рейтом, и мне потребуется внеземная энергия, чтобы оторвать его от соблазнов Шестой авеню и уговорить хоть чуть-чуть увеличить наше пособие.

Она сделала глоток.

– Браво! А теперь – собирайся.

У Джона было развитое воображение, но болезнь зачастую ограничивала возможности мальчика пределами квартиры. Когда Дорис не было дома, Джон пробирался в комнату к матери и рылся в ее шкатулке. Там лежал панцирь черепашки, которую она съела за завтраком с Пирсом в Киото в 1961 году («Я чувствовала, как эта маленькая чертовка трепыхается у меня в глотке»); фотографии, сделанные до и после косметической операции по удалению жира с ягодиц («Жир на ягодицах – это проклятие семейства Лоджей, Джонси. Как хорошо быть мальчиком!»); меню ее свадебного ужина, написанное от руки шеф-поваром. Имелась также одна из детских пинеток малютки Джона, позолоченная, а не покрытая бронзой, несколько морских ракушек и куча призовых лент со скачек. Было также фото Дорис на водных лыжах вместе с Кристиной Форд, фото Пирса верхом на его призовой лошади по кличке Медовый Месяц, а также несколько других фотографий, среди которых был поблекший черно-белый снимок, почтительно вставленный в рамку. Похоже, снимали где-то неподалеку от конюшни – на заднем плане Пирс разговаривал с кем-то, – на переднем – Дорис рядом с Мари-Элен де Ротшильд, причем Мари-Элен подносит зажигалку к сигарете Дорис, а Дорис при этом коварно улыбается.

Для Джона было вполне естественным то, что его мать жила, не учась ничему полезному, не приобретая никаких навыков. Дорис предпочитала преследовать богатых мужчин, к чему ее и готовили в семье, прививая инстинкт крачек, каждый год мигрирующих с континента на континент. Джона это завораживало.

– Мам, почему ты всегда и везде летаешь на самолете?

– Что ты имеешь в виду, милый?

– Ну, как сегодня. Ты снова летала на самолете, хотя запросто могла взять машину.

Дорис действительно предпочитала летать, даже если место, куда она летала, располагалось неподалеку.

– Милый, мужчина никогда не признается женщине в том, что он не хочет заплатить за авиабилет или нанять самолет. Мужчина скорее согласится целый месяц есть томатный суп, чем откажется нанять вертолет, чтобы слетать в Коннектикут с дамой.