Джон старательно отыскивал тенистые кафе в захудалых кварталах Лос-Анджелеса, где наверняка нельзя было встретить старых знакомых. Ему случалось сталкиваться с престарелыми сценаристами, которые, как моржи на лежбище, сидели развалясь на скамеечках и поедали салаты, но он никогда с ними не заговаривал. Джон предпочитал сидеть и читать ежедневные газеты, но от них исходил тот же стерильный душок, что от ветхих журналов в приемной дантиста. Ему хотелось вернуться домой, но, едва оказавшись дома, он чувствовал себя еще более никчемным, чем в городе. Как ни пытался, он ничего не мог придумать, чтобы улучшить свое состояние.

Прошло несколько месяцев, но внутри у него ничего не изменилось. Поначалу он этого не замечал, но затем понял, что получает огромное удовольствие оттого, что следует жесткому распорядку. Джон тут же решил, что сможет кое-как перебиться, если будет стараться, чтобы все его дни были похожи одни на другой. Он поделился своими мыслями с Айваном, который начал заманивать его обратно в студийные офисы, прельщая абсурдными обещаниями, убеждая, что дни его будут «без каких-либо неожиданностей». И Айван, и Нилла ума не могли приложить, как снова подключить Джона к проекту «Суперсила», законченному в его отсутствие; сроки выхода на экран были уже намечены, и фильм, несомненно, должен был иметь шумный успех. Пробные показы напомнили о славных временах «Бюро частного сыска „Бель Эр“», но для Джона все это ничего не значило и не могло пробудить даже капли интереса.

Теперь киношники смотрели на Джона как на своего рода мутанта. Все сошлись во мнении, что он действительно бродил по стране в бессмысленных поисках. Это окружало Джона колдовской аурой, которая делала его интересным и неприступным. В обществе, где было много предрассудков, считалось, что Джон одновременно приносит и удачу, и неудачу. Если люди хотели решить какие-то деловые вопросы, они обращались к Айвану. Если им нужно было немного сплетен, чтобы пересказать их за ужином, они заглядывали в офис Джона.

Что касается Дорис, то Джон чувствовал, что для нее он – обуза. Ведь она за эти годы привыкла наслаждаться личной свободой и тем, что не надо ни перед кем отчитываться. И хотя она была терпелива с Джоном, он не мог избавиться от ощущения, что он – якорь, тянущий ее на дно, – и все же мысль поселиться отдельно, одному представлялась невероятной. Так или иначе, за улыбчивым и задушевным «Дорогой!» Джон ощущал скрытую враждебность и не мог точно установить ее причину.

Так продолжалось довольно долго. Но однажды вечером, когда Джон вернулся домой из офиса «Экватор пикчерз» – было без пяти семь, время телевизионных новостей, – он увидел, как Дорис входит в комнату в явно паршивом настроении. Ее машину обворовали, пока она обедала с приятельницей, и ее любимое платье, только что вернувшееся из химчистки, украли вместе с брошью-камеей, с которой были связаны многие воспоминания. Убирая груду осколков с переднего сиденья, она порезала палец, после чего поехала к другой подруге. По пути, выстояв в пробке, она обнаружила, что у нее стянули также кредитные карточки и права. Дорис забеспокоилась, уж не начинается ли у нее болезнь Альцгеймера, раз она так поздно обратила на это внимание.