|
Откуда-то возник всадник на кобыле, округлый круп которой отливал коричневым глянцем. Завидев нас, мужчина придержал лошадь, затем остановился и снял шляпу, пропуская процессию; я глядела на него, едва сдерживая улыбку, но он словно застыл в седле и не смотрел на меня. Интересно, был ли он друг или сосед? Я повернулась к Максиму, чтобы спросить его об этом. Однако Максим ничего не видел, я думаю, он не замечал ни меня, ни того, что нас окружало, ни остановившегося всадника. Он смотрел перед собой, видя, или отчаянно стараясь не видеть, другие места, другие сцены. Что же касается меня, я была не в силах удержать себя, чтобы не смотреть по сторонам. Как бы ни была трагична причина нашего появления здесь, я испытывала чувство радости от окружающей красоты, от великолепия того мира, который открывался мне, к этому еще примешивались удивление - неужели я дома? - благодарность и чувство вины за эту радость, которую я должна держать при себе и в которой не могу сознаться ни Максиму, ни кому бы то ни было другому.
Предыдущую ночь я проворочалась на непривычной холодной постели под стук колес поезда, идущего среди серых однообразных французских равнин, сон мой был неглубоким и тревожным, меня одолевали мысли, навеянные нашим путешествием. И вдруг сегодня, проснувшись, я оказалась в полной тишине, среди полного молчания и в течение нескольких секунд не могла понять, где я и почему. А затем, все вспомнив, испытала необыкновенное возбуждение и счастье. Оказаться здесь, в Англии, после долгих лет чужбины и ностальгии радость от сознания этого затмила реальность произошедшего. Комната была залита удивительным лунным светом, который падал на выкрашенный в белый цвет туалетный столик, придавал особый оттенок светлым стенам, играл отблесками в зеркале и на стекле картины, серебрил ручки моих щеток для расчесывания. Я бесшумно пересекла комнату, боясь скрипнуть или произвести какой-нибудь иной звук, который может разбудить Максима, боясь даже бросить взгляд на длинную фигуру на кровати, принявшую позу эмбриона, зная, насколько он измучен, измотан физически и морально и насколько нуждается в сне. В гостинице я упаковала наши чемоданы наскоро, не вполне представляя, какие вещи следует брать, - у нас не было прислуги, которая могла бы об этом позаботиться, поэтому все легло на меня, - и теперь была вынуждена несколько минут копаться в своем саквояже, чтобы нащупать пальцами мягкий хлопковый халат. Набросив его, я подошла к окну и слегка отдернула штору. Это не разбудило Максима, и тогда я отодвинула защелку и открыла окно. Я выглянула из окна, и сад показался мне волшебным местом, сценой из некой волшебной сказки. Я увидела пейзаж невероятной красоты, настоящее чудо и вдруг поняла, что мне никогда не забыть эти дивные мгновения, как бы впредь ни сложилась у нас жизнь, что для меня они останутся воспоминаниями, которые будут подпитывать меня, как порой, втайне от других, меня подпитывали воспоминания о нашем розарии, каким он виделся мне из окон нашего старого Мэндерли. В центре лужайки возвышался огромный остролист, он отбрасывал идеально круглую тень, напоминающую раскинутую на светлой траве юбку; через разрыв изгороди из тиса я увидела в отдалении серебристый круг бассейна с каменным бордюром по краю. Головки последних георгинов и хризантем казались черными, зато их стебли серебрились под луной. Серебристо-серым светом отливала односкатная шиферная крыша. Вдали виднелся яблоневый сад, в котором еще оставались на ветвях последние яблоки, здесь и там серебрились темные ветви, а за садом, на взгорье, угадывалось пастбище, где паслись серые, словно привидения, лошади. Я смотрела в окно и думала, что мне вовек не наглядеться на все это, и мне в голову пришли строчки стихотворения, которое я выучила, должно быть, еще в школе и затем никогда о нем больше не вспоминала. Небо дозором обходит луна, Льет тихо свет серебристый она, На серебристые смотрит сады, Где серебристые зреют плоды, Реки, озера полны серебра. |
