Уйдя в каюту снова простым пост-капитаном, он распорядился подать бриджи, шляпу с кокардой и мундир первого срока, дабы предстать перед адмиралом. Тяжело было пережить спуск своего вымпела, но его нельзя было оставлять в виду адмиральского флага без специального на то указания, но и уйдя вниз, Джек не обрел покоя. Чувство несправедливости происходящего жгло Киллика, подогреваемое дополнительной порцией грога, выданного экипажу, и, наконец, излилось на главную жертву. Своим самым сварливым тоном он заявил:

— Нет у вас мундира первого срока, сэр. Весь кровью заляпан и прострелен, надо было, видите ли, щеголять на борту «Венус», когда можно было бы в две минуты переодеться, — он прошелся щеткой по галунам шляпы, протер ее рукавом, — но вам так или иначе его одеть придется, другой крысы испортили. Так что из мундира и бриджей — вот лучшее, что я смог сделать, я пришил старый эполет. А если этому сыну госпортского пердуна не понравится, он может…

— Пошевеливайся! — прикрикнул Джек. — Подай чулки и вон тот пакет, и хватит бурчать тут без перерыва.

То же самое мрачное негодование излучали гребцы, доставившие капитана Обри к «Илластриесу». Оно сквозило в напряженной фигуре рулевого, в том, как он грохнул по борту флагмана швартовочный крюк, содрав краску на ширину ладони, и в подчеркнуто ничего не выражающих физиономиях в ответ на дружелюбные взгляды и возгласы из портов нижней палубы.

Адмирал Берти предполагал нечто подобное, ибо прекрасно осознавал, что он делает, и он подготовился к любой реакции… кроме дружелюбной. С самого начала адмирал надел маску бодрого добродушия, изрядно сдобренного весельем, он разговаривал так, словно не ожидал никакого недопонимания, не говоря уж о худшем, ничего иного, кроме согласия и готовности действовать.

К своему удивлению, со стороны Джека он встретил именно такое отношение. Морской Устав не предполагал ничего иного — любой отказ подчиниться или хотя бы отклониться от выполнения приказа трактовался им, как нарушение дисциплины, подлежащее наказанию, но адмирал служил не первый год, и прекрасно знал, что флот на бумаге и флот в деле — далеко не одно и то же. Хотя в теории пост-капитан старшего срока был таким же его подчиненным, как и любой вновь произведенный гардемарин, на практике уязвленный коммодор имел кучу возможностей сделать жизнь своего обидчика невыносимой, не выходя при этом за рамки закона. Сам адмирал в свое время не раз прибегал к различным вариантам обструкции, и отлично знал, как это делается. Он приготовился к коварнейшим уловкам либо злобным нападкам (его секретарь присутствовал в полной готовности зафиксировать и засвидетельствовать малейшее грубое слово) — но тщетно, его обошли и застали врасплох. Он решил прощупать собеседника поглубже, и спросил: не удивлен ли разве Обри, что столько кораблей заявилось, чтоб стянуть его приманку? Но Джек, с не меньшей веселостью, ответил, что ничуть, и что чем больше будет их превосходство — тем меньше предстоит кровопролития (ненавистного ему, как любому нормальному человеку), и что его девиз: «Вместе — веселее». После этого адмирал и секретарь вопросительно переглянулись: уж не пьян ли капитан?

Но подозрения не оправдались: на последующем совещании капитанов эскадры, созванном на борту флагмана, по запросу адмирала Джек Обри представил ясный и убедительный анализ ситуации, с фактами и цифрами. На горькие сетования об опасности рифов, окружающих Маврикий, жестоком прибое и малочисленности бухт, он предъявил карту — маленький шедевр гидрографического искусства, с изображением Флэт Айленд и Гранд Бэй, лично вычерченную им самим, с тройной системой пеленгов и двойными промерами глубин. Карта демонстрировала наличие достаточного места для стоянки семи кораблей и достаточного же количества защищенных пляжей для высадки десанта.