В уголке стояли академики Лобаев и Будников и что то жарко обсуждали. Массивный Лобаев, с мощной фигурой и крупными выразительными чертами лица, напирал на Будникова очень эмоционально. «Борис Никитич, – подумал он,  – не даром так сильно волнуется. Ему есть таки что терять. Он построил себе роскошную дачу в Конче Заспе, дорожки выложил керамическими батареями, вдоль дорожек поставил бетонные вазы, сделал гараж на две машины (в их семействе было две «Волги»), построил большую мастерскую для своего сына – художника Леонида Стиля. Неизвестно, как новое начальство отнесется ко всему этому». Он  подошел к спорящим академикам.

– А, Яков Аронович, – приветствовал его Михаил Сергеевич. – Добрый день, если его можно назвать добрым. Вот Борис Никитич доказывает мне, что виной всему происходящему являются архитекторы.

– А как же, – оживился Борис Никитич. – В пятьдесят шестом прошла эта дикая реорганизация под лозунгом борьбы с излишествами в архитектурных проектах. Академия архитектуры стала Академией строительства и архитектуры. Но это не помогло. И сейчас вообще ликвидируют Академию. И все дела будут решать чиновники из Госстроя, которые в строительной науке ни хрена не смыслят. – Следует отметить, что Борис Никитич был несколько грубоват.

– Может, вы и правы, – ответил он. – Но дело в том, что во все века стройками, даже самыми крупными, руководили зодчие, и они отвечали за свои сооружения. И Микельанджело за гигантский собор Святого Петра, и Бруналеско за Санта Мария дель Фиоро. И заказчик имел дело только с зодчим, а не с мастерами и не с каменщиками.

– Это вы на меня намекаете, – улыбнулся Будников.

– Ну что вы, Михаил Сергеевич. Вы у нас самый авторитетный специалист в области строительства. Я просто хочу сказать, что когда начали зодчих пинать ногами и бросили их в подчинение прорабам и чиновникам, начался весь этот ералаш. Начальство не хочет авторитетов, оно само хочет быть авторитетом.

– Вот! – воскликнул Лобаев. – В этом и есть вся причина этих диких преобразований.

Подошла Алла Даниловна Иванова и тут же включилась в беседу.

– Вы совершенно правы. Сейчас все отдано на откуп чиновникам из Госстроя. А какие из них градостроители? Они все глубоко невежественны в вопросах теории. А в градостроительстве нельзя опираться на вкусовщину и собственные пристрастия. На последнем совете в Госстрое никто из них не знал, какое отличие между жилым районом и микрорайоном. Какие то дикие термины «степень охвата территории», «размеры неудобья». Руководитель отдела Госстроя спрашивал, что такое «агломерация», и просил поменьше применять иностранных терминов.

Разговор затягивался. Он  распрощался со своими собеседниками и двинулся к лестнице. На ступеньках стояла Евгения Ивановна Склярова. Женщина она была экспансивная и в своей обычной манере провозглашала на весь вестибюль не совсем этичные истины, стараясь перекричать всех и привлечь к себе максимум внимания:

– Это хамское отношение ко всем к нам. Это возмутительно и недопустимо. В Академии работает много тысяч человек. Одних только академиков и член коров 32 штуки. Куча заводов и филиалов. И никто из этих деятелей не счел нужным посоветоваться ни с нами, ни с нашим руководством. Все решали безграмотные чиновники, которые не хотят, чтобы строительством руководили профессионалы. А где Головко? Куда смотрит Союз архитекторов? А где президент? Почему он молчит? Я сразу говорила, что нельзя назначать президентом инженера, да еще из провинции. Небось при Заболотном никто себе такого безобразия не позволял…

Евгению Ивановну начали, как всегда, усмирять. Он  не стал дожидаться конца этой дискуссии и стал подниматься пешком по лестнице. На втором этаже он столкнулся с Добровольским.