После прогулок с фребеличкой в Первомайском парке, я отправлялся во двор и отводил душу с несколькими мальчиками, не очень рекомендованными мне для знакомства. Там мы обсуждали уже вопросы чисто военного содержания: из чего лучше делать эфес шпаги – из картона, из резины или из консервной банки и что лучше на войне – три пушки или один танк.

Там же, во дворе, проходили какие то строительные работы. И тут меня ожидала первая неожиданность. Когда закопали все ямы, приехали грузовики с квадратами дерна и за два дня весь склон горы оказался покрыт зеленой травой. Я рассказывал с ужасом маме, что нас обманули, что траву, оказывается, совсем не нужно выращивать. Ее можно купить в магазине и поставить на землю.

Когда окончились строительные работы, пришли электрики и начали лазить по столбам. Мне удалось подобрать несколько кусков алюминиевой проволоки толщиной почти с карандаш. Я обнаружил, что она достаточно мягкая, отрубил кусок, загнул один конец колечком, как ручка, а второй расплющил. Получилась отвертка, совсем как настоящая. Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я начал изготовлять эти отвертки в большом количестве. Когда я сделал их пятнадцать штук, то разложил их на шкафчике в кухне и очень гордился своими достижениями. В это время у нас перестало закрываться кухонное окно – заело шпингалет, который тогда делали по всей высоте окна. Мама позвала столяра. Он осмотрел поломку, сказал что ничего страшного, что нужно немного подогнать. Мама в это время вышла из кухни. И тут он взял одну из моих отверток. В его руках она тут же согнулась пополам, он взял вторую, она скрутилась у него как штопор, он взял третью, то же самое. И тут он произнес целый набор слов, большинство из которых мне строго запретили повторять. Тирада закончилась словами: «Ты, пацан, лучше меня не слушай. Но интересно, какой это идиот изготовляет эту дрянь. Пойду, возьму нормальный инструмент». О том, кто является этим идиотом изготовителем, я смолчал, но в дальнейшем эту деятельность прекратил. В моем шестилетнем возрасте это было простительно.

В общем, эти неприятности были настолько незначительными, что они почти не омрачали мое довольно приятное существование. Отцу в это время предложили кафедру в Харькове. Он там и жил, а в Киев приезжал один раз в два месяца, обычно на праздники. Я с нетерпением ждал его приезда. Во первых, он привозил разные интересные вещи: железную дорогу, лыжи, во вторых, мы обязательно шли с ним в цирк на Николаевской, в третьих, мы поднимались с ним на последний этаж дома Гинзбурга, где была мастерская дяди Миши.

На площади Калинина мы с мамой переходили Крещатик, когда отправлялись куда нибудь по делу. Дела были приятные, не совсем приятные и совсем неприятные. Приятными были дневные походы в кинотеатр (Пятое Госкино), когда там шли детские фильмы, и не только. На утренние сеансы меня, после некоторых уговоров, тоже пускали. Так я с мамой три раза смотрел «Большой вальс». Немного дальше находился маленький кинотеатр «Хроника», где на утренних сеансах пускали мультипликаты, пользующиеся большим уважением среди моих сверстников.

К менее приятным походам через площадь Калинина я отношу походы в Музыкальный переулок. Мы доходили по Крещатику до Прорезной, поднимались до Музыкального переулка и шли к Консерватории, где я брал уроки игры на фортепиано у Евгении Владимировны Френкиной, супруги нашего дирижера Канерштейна, считавшейся одним из лучших педагогов. Собственно уроки ничего особенно неприятного из себя не представляли. Неприятным были последующие требования дома – сидеть по два часа в день за пианино и штудировать гаммы и пьесы Гедике.

И, наконец, самым неприятным было посещение в том же Музыкальном переулке профессора Шварцберга, человека, как я впоследствии сказал маме, очень коварного и лживого. К нему водили всех детей вырезать гланды. Когда я с ужасом открыл рот, он посмотрел и сказал: «Ну, слава Б гу, никаких гланд нет, ничего вырезать не нужно, только небольшое покраснение, сейчас мы его смажем, и все пройдет.