— Уже написанные, — сказал Эндерби. — Пусть читают. А больше не будет. И я, — сказал он, — не из тех, у кого есть друзья. Поэт должен оставаться один. — От этой риторически высказанной против воли банальности взгляд его остекленел, он неловко поднялся со стула.

Смотревший телеспектакли доктор подумал, будто видит в Эндерби признаки замышляемого самоубийства. Он был неплохим врачом. И сказал:

— Вы ведь никаких глупостей не собираетесь натворить, а? Я хочу сказать, подобные вещи никому ничего хорошего не приносят, правда? Я хочу сказать, особенно после того, как вы у меня побывали, и прочее. Жизнь, — сказал он без прежней уверенности, — надо прожить. У всех у нас есть обязательства. Знаете, я про вас в полицию сообщу. Не делайте чего не следует. Слушайте, если хотите, я вам консультацию у психиатра устрою. — И сразу руку протянул к телефону, готовый немедленно бросить на благо Эндерби все силы Национальной службы здравоохранения.

— Не беспокойтесь, — успокоил его Эндерби. — Я не сделаю ничего, что сочту глупым. Обещаю.

— Поживите немножечко, — безнадежно посоветовал доктор. — Встречайтесь с людьми. Телевизор смотрите. Выпейте время от времени в пабе, в разумном количестве можно. Сходите в кино. Пойдите посмотрите фильм ужасов за углом. Отвлечетесь.

— Я его в Риме видел, — сказал Эндерби. — Мировую премьеру. — Здесь, в Англии, «L’Animal Binato», «Двусущный Зверь», превратился в «Сына Инопланетного Зверя». — Фактически, — сообщил Эндерби, — я его написал. То есть его у меня украли.

— Слушайте, — сказал доктор Престон Хоукс и встал. — Я вообще без всякого труда устроил бы вам консультацию. По-моему, вы бы гораздо лучше себя почувствовали, поговорив с доктором Гринслейдом. Знаете, человек он хороший, очень симпатичный. Могу сейчас же звякнуть в больницу. Вообще без труда. Может быть, он вас первым же делом с утра примет.

— Ну, — сказал Эндерби, — не волнуйтесь. Принимайте жизнь такой, какова она есть. Живите по квадратному ярду, или как вы там говорили.

— Мне абсолютно не нравится то, что вы можете сделать, — заявил доктор Престон Хоукс. — Было б нечестно, если бы вы вернулись домой и покончили самоубийством прямо после визита ко мне. Лучше бы встретились с доктором Гринслейдом. Могу сейчас же позвонить. Могу прямо сейчас койку устроить. Не уверен, что вам сейчас можно идти одному. Только не в таком настроении, вот что. — Он стоял, молодой, сбитый с толку, бубня: — Я хочу сказать, в конце концов, у всех у нас есть обязательства друг перед другом…

— Я абсолютно нормален, — успокоил его Эндерби, — если это вас беспокоит. И вновь обещаю не совершать никаких глупостей. Если желаете, можете получить заверение в письменном виде. Я вам письмо пришлю. Напишу сразу по возвращении в свою берлогу. — Доктор Престон Хоукс покусал губу с одного конца до другого, а потом обратно, как бы проверив ее на прочность. Мрачно и неуверенно взглянул на Эндерби, не одобряя упоминания в данном контексте письма. — Все, — сказал Эндерби с убедительной широчайшей улыбкой, — будет хорошо. — Они поменялись ролями. — Вообще не о чем беспокоиться, — с докторской жизнерадостностью сказал Эндерби. Потом быстро ушел.

Прошел через приемную, полную народа, который, судя по виду, тоже не мог стихи писать.