|
Да, пора признаваться и даже сказать: «Мне хотелось, чтобы мельница исчезла. Она служила мне тюрьмой». Он всегда обладал таинственной силой управлять событиями, рожденными в его воображении, и вот мельница действительно оказалась полностью разрушенной. Он слишком страстно стремился к этому ужасному исходу. Вот почему, по прошествии стольких лет, он должен платить по счетам. Если он начнет сопротивляться, умничать, искать убежища в убогих логических рассуждениях типа: «Когда это я ходил на почту?», или «Где квитанция?», или в других ничтожных возражениях, то растеряет остатки ясности ума. Он превратится в больного, который ни с чем не соглашается, и он не напишет больше ни строчки. «Дорогой Жантом, — подумал он, — тебе надо признаться». Но в чем? И кому? Полиции? Сказать ей: «В той драме, которая когда-то произошла, часть моральной ответственности ложится на меня». Но над ним просто посмеются. Шестилетний мальчишка! Гораздо удобнее будет свалить на него четыре нераскрытых убийства. Надо, чтобы Бриюэн взял на себя инициативу вначале переговорить с ними, чтобы устранить недоразумения на первом этапе. Он не сможет больше отказываться.
Жантом поспешно набрал номер. Бриюэн слушает, отвечает довольно холодно. Чувствуется, что он раздражен. Жантом торопливо пытается дать более точное определение природы своей ответственности. Речь идет прежде всего о моральной ответственности. — Вы тоже так думаете, доктор? Я сам от себя потребовал признания. Письменно. Я вам покажу письмо. — Что? Вы сами себе пишете письма? Послушайте, дорогой друг, вам не приходит в голову мысль, что ваш почерк можно подделать? Жантом улыбнулся с видом превосходства. — Сразу видно, что вы его не видели. — Ладно, — сказал Бриюэн, — сегодня я принять вас не смогу. Приходите завтра в три часа. А пока без глупостей. Никому не рассказывайте, что вы виновны, уж не знаю в чем. — А я вот знаю. В своем разбитом детстве. — Допустим. Если бы я вам предложил провести ка- кое-то время в доме отдыха в Нормандии в спокойной обстановке, вы не возражали бы? — Вы думаете, что… — Я ничего не думаю. Просто уверен, что вы все больше живете на нервах и в конце концов окончательно сломаетесь. — Что это значит? — Объясню завтра. А пока регулярно принимайте лекарства. «Все меня бросили, — простонал Жантом. — Рюффен куда-то торопится. У Бриюэна нет времени. Что за этим скрывается? Они что-то узнали обо мне и не смеют сказать. А этот дом отдыха — случайно, не сумасшедший дом? Вот почему меня преследовали люди в белом. Я видел, как они уносят мать. Теперь настала моя очередь. Ну уж нет! Для начала я сбегу. Этот добряк Рюффен посоветовал мне не двигаться. Но так было бы слишком просто». Не переставая сам с собой разговаривать, он бросил в портфель зубную щетку и пижаму. «Далеко уезжать не имеет смысла. Вполне сойдет какой-нибудь отель возле вокзала Монпарнас. Никто не обратит на меня внимания. А завтра я укроюсь у Бриюэна. Уговорю его не выдавать меня. Ах да! Револьвер! Если замечу, что меня преследуют, начну стрелять». Он чувствует растущее возбуждение, но скорее радостное. Задуманный им ход не может не сбить с толку противника, этого гнусного подонка, позволяющего себе отправлять ему анонимные письма. Это Хайд! Все тот же Хайд, цепляющийся за свою жертву. Жантом выскользнул из дома, свернул на улицу Ренн, наблюдая в витринах за знакомой тенью, следующей за ним, не отстающей от него ни на шаг, повторяющей все его движения, насмешливо покачивая на ходу портфелем. Но у Жантома в запасе имеется не один прием. Для начала ему достаточно встать на эскалатор, доехать до зала ожидания на вокзале — вот и все. |
