И он, наконец, прошептал:

– Я говорю так, потому что это правда.

У нее на глазах выступили слезы, и он наклонился, чтобы нежно смахнуть их поцелуем. – Я люблю тебя, – снова прошептал он. И улыбнулся медленной, ленивой улыбкой. – Но сейчас, впервые в жизни, я не сделаю то, что было бы правильным.

Ее зрачки тревожно расширились.

– Что ты имеешь в виду?

Он покрыл поцелуями ее лицо.

– Правильным, я думаю, было бы остановить это безумие прямо сейчас. Не то чтобы ты не была уже окончательно погублена, но мне действительно следовало бы попросить разрешение у твоего отца, прежде чем продолжить.

– Продолжить это? – эхом отозвалась она.

Он снова принялся целовать ее.

– Я не такой грубиян. Я имел в виду ухаживание. В широком смысле этого слова.

Несколько раз она открывала и закрывала рот, и в итоге ее губы сложились в подобие улыбки.

– Но это было бы жестоко, – промурлыкала она.

– Жестоко? – переспросил он.

– Ммм. Не продолжить это.

– Он качнулся вперед. Всего на чуть–чуть, но этого хватило, чтобы исторгнуть удивленный возглас из ее груди.

Он уткнулся носом в выемку на ее горле и почувствовал, как участился ее пульс.

– Начать что–то и не закончить – это ведь неправильно, верно?

– Верно, – голос почти не слушался ее, дыхание сбивалось.

И он продолжил. Он любил ее всем своим телом, так же как любил всем сердцем. И когда, наконец, он почувствовал дрожь ее желания, достигшего апогея, он излился в нее с мощью, оставившей его опустошенным, обессиленным… и всемогущим.

Возможно, это был и не лучший способ соблазнить любимую женщину, но это было воистину прекрасно.

Глава двадцать вторая

В конце концов, Томас сделал то, что было правильным.

Ну, почти.

Амелия ждала, что он встретится с ее отцом на следующий день и официально попросит ее руки. Вместо этого, он снова обратился к ней с просьбой передать его письмо и кольцо, и добавил, что увидится с ней в Англии через две недели.

Он сказал, что любит ее. Он любил ее много больше, чем мог выразить словами, но ему нужно было вернуться, чтобы обрести себя.

Амелия понимала это.

Так и получилось, что только спустя почти три недели, когда она сидела в компании своей матери, четырех сестер и двух собак ее отца в гостиной Берджес Парка, в дверях появился дворецкий и объявил:

– Мистер Томас Кэвендиш, миледи.

– Кто? – тут же переспросила леди Кроуленд.

– Это Уиндхем! – прошипела Элизабет.

– Он уже не Уиндхем, – поправила Милли.

Амелия уткнулась в книгу, которую держала в руках – ужасное пособие по этикету, которое ее мать назвала «улучшенным», – и улыбнулась.

– Почему, ради всего святого, он решил нанести нам визит? – спросила леди Кроуленд.

– Возможно, он все еще помолвлен с Амелией, – предположила Милли.

Ее мать оглянулась на нее с выражением нескрываемого ужаса на лице.

– Мы не знаем точно?

– Думаю, нет, – отозвалась Милли.

Амелия не отрывала свой взгляд от книги.

– Амелия, – резко позвала леди Кроуленд. – Твоя помолвка еще действительна?

Амелия уклончиво пожала плечами, но поскольку этого было явно недостаточно для ее матери, она все же вымолвила:

– Я не уверена.

– Разве так бывает? – удивилась Милли.

– Я не разрывала помолвку, – сказала Амелия.

– А он?

– Ммм… – Амелия выдержала паузу, не зная, к кому лучше обратиться с ответом, поскольку вопрос был задан одновременно с пяти сторон.