— Никогда больше не говорите ей ничего подобного.

Вдова отскочила, опешив от его тона, а еще больше от того, что говорилось о ком–то, кого она считала намного ниже себя.

— Я — ваша бабушка, — отрезала она.

Одли не спускал глаз с ее лица.

— Это еще требует доказательств.

— Что? — вспыхнул Томас прежде, чем смог сдержать свою реакцию.

Одли бросил на него холодный оценивающий взгляд.

— Теперь вы пытаетесь мне сказать, — в голосе Томаса звучало недоверие, — что вы не считаете, что вы — сын Джона Кэвендиша?

Второй мужчина пожал плечами, внезапно вновь становясь больше похож на того жулика, которого он играл ранее.

— Откровенно говоря, я не уверен, что желаю получить вход в этот ваш очаровательный небольшой клуб.

— У вас нет выбора, — сказала вдова.

Одли взглянул на нее искоса.

— Такая любящая. Такая заботливая. Просто бабушка на все времена.

У Грейс вырвался еле сдерживаемый смешок, к которому и Томас не прочь был бы присоединиться, но при любых других обстоятельствах. Нет, он просто громко рассмеялся бы, серьезно. Но только не теперь. Не тогда, когда рядом с ним в его унылой гостиной стоял потенциальный узурпатор.

— Ваша милость, — нерешительно начала Грейс, но прямо сейчас он никого не хотел слышать. Он ничего не хотел выслушивать — ничьих мнений, ничьих предложений, ничего.

Господи, они все смотрели на него, ожидая, чтобы он принял решение, словно он был за все в ответе. О, теперь это становилось забавным. Он даже не знал, черт возьми, кем он теперь был. Возможно, никем. Вообще. И уж точно не главой семьи.

— Уиндхем… — начала его бабушка.

— Замолчите, — рыкнул он, сжав зубы и пытаясь не показать свою слабость. Что, черт возьми, ему теперь делать? Он повернулся к Одли — Джеку, он решил, что должен начать думать о нем по имени, пока не начал думать о нем, как о Кэвендише, или, Боже помоги ему, как об Уиндхеме.

— Вы должны остаться, — сказал он, ненавидя звук своего голоса, выдававшего усталость. — Нам нужно… — О господи, он едва мог поверить, что говорит это. — Мы должны во всем разобраться.

Одли ответил не сразу, а когда ответил, казался измученным в той же степени, что и Томас.

— Кто–нибудь может объяснить, пожалуйста… — он сделал паузу, сжав пальцами виски. Томас отлично понял этот жест. Его собственная голова раскалывалась на мелкие кусочки.

— Кто–нибудь может объяснить генеалогическое древо? — наконец спросил Одли.

— У меня было три сына, — решительно начала вдова. — Чарльз был самым старшим, Джон — средним, а Реджинальд — последним. Ваш отец уехал в Ирландию только после того, как Реджинальд женился — на ее лице отразилось отвращение, и Томас почти закатил глаза, когда она кивнула в его направлении — на его матери.

— Она была простой горожанкой, — продолжил Томас, потому что, черт возьми, это не было тайной. — Ее отец владел фабриками. Просто кучей фабрик. — Ха, какая ирония. — Теперь они принадлежат нам.

Вдова не прерывала его, вместо этого она наблюдала за Одли.

— Нам сообщили о смерти вашего отца в июле 1790 года. Спустя год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не болела. Мой младший сын больше не жил в Белгрейве, таким образом, он тоже избежал болезни. Чарльз не был женат, и мы полагали, что Джон умер, не оставив потомства. Поэтому Реджинальд стал герцогом. — После небольшой паузы вдова пробормотала: — Этого никто не ожидал.

И тут все повернулись и посмотрели на Томаса.