Она кивнула, наугад вытащив с полки тонкий высокий том. Она посмотрела на позолоченную надпись на обложке. КАРТЫ МИРА. Корешок книги скрипнул, когда она раскрыла ее. На титульной странице стояла дата – 1796 год. Ей стало любопытно: когда эту книгу открывали в последний раз?

– Грейс нравятся атласы, — сказала она. Мысль, внезапно появившаяся в ее голове, словно из ниоткуда.

— В самом деле?

Она услышала его приближающиеся шаги.

— Да. Я, кажется, припоминаю ее высказывание на эту тему. Или, возможно, Элизабет говорила мне об этом. Они всегда были очень близкими подругами.

Амелия осторожно перевернула страницу. Книга не была особенно хрупкой, но что–то в ней внушало почтение и осторожность. Посмотрев вниз, она увидела большую прямоугольную карту, занимавшую разворот обеих страниц с заголовком: Отображение нашего мира Меркатором, год 1791 от Р.Х.

Амелия коснулась карты. Ее пальцы нежно скользнули вдоль Азии, а затем вниз – к самой южной оконечности Африки.

— Смотрите, какой он большой, — пробормотала она, обращаясь, главным образом, к самой себе.

— Мир? – произнес Томас, и она услышала улыбку в его голосе.

— Да, — прошептала она.

Томас стоял рядом с нею. Один из его пальцев нашел Британию на карте.

— Смотрите, какие мы маленькие, — сказал он.

— Это кажется странным, не так ли? – заметила девушка, пытаясь не обращать внимание на то, что он стоял так близко, что она чувствовала тепло, исходящее от его тела. – Я всегда поражалась тому, как далеко от нас до Лондона, и в то же время расстояние здесь – она жестом указала на карту, — ничтожно.

– Не ничтожно, — он измерил расстояние своим мизинцем. – Как минимум, полногтя.

Она улыбнулась. Над книгой, а не над ним, так это было наименее тревожащее желание.

— Мир, измеряемый ногтями. Это было бы интересным исследованием.

Он тихонько рассмеялся .

— Существует некто в некоем университете, пытающийся проделать это прямо сейчас, уверяю Вас.

Амелия посмотрела на него, и это, вероятно, было ошибкой, потому что она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Тем не менее, она оказалась в состоянии произнести (и, причем на удивление рассудительным голосом):

— Разве профессора настолько эксцентричны?

— Только те, у кого длинные ногти.

Она рассмеялась, и он вслед за нею, а потом она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.

Его глаза, подумала она со странной отстраненностью, как если бы она рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза. Нравилось смотреть на них. Как случилось, что раньше она никогда не осознавала, что на правом глазу у него было прожилка другого цвета. Раньше она полагала, что его радужные оболочки были синими, — не бледными или светлыми, или даже голубыми, но темными, дымчатыми с незначительным намеком серого цвета. Но теперь она могла весьма ясно видеть, что в одном из его глаз было коричневая прожилка. Она тянулась вниз от зрачка, как стрелка на часах, показывающая четыре. Это заставило ее задуматься, почему она никогда не замечала этого раньше? Может потому, что раньше она никогда не рассматривала его на достаточно близком расстоянии. Или может потому, что раньше он никогда не позволял ей находиться вблизи него достаточно долго, чтобы она могла увидеть это.

А потом, голосом столь же задумчивым и тихим, какой был бы и у нее, если бы она имела смелость заговорить, он пробормотал:

— Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.

Амелия почувствовала себя заброшенной обратно в действительность. И у нее вырвалось:

— У Вас прожилка.

И сразу же ей захотелось исчезнуть из этой комнаты. Как ей в голову пришло произнести это!

Он прикоснулся к синяку у себя на скуле.