— Снимку почти год, — сказал я, извлекая сделанное в студии фото из прозрачного пластикового кармашка. Прежде чем передать фотографию детективу, я бросил на неё короткий взгляд.

На снимке оба сына были одеты в одинаковые, голубые в полоску футболки, что для них было крайне необычно. Возможно, Лиз сумела убедить их так одеться, поскольку дети терпеть этого не могли. У парней было мало одинаковых комплектов, и все их подарила внукам тёща. Мы с Лиз всегда позволяли мальчишкам выбирать, что носить (в рамках разумного, естественно), и они никогда не стремились быть похожими. За исключением тех случаев, когда, решив повеселиться, затевали «игру в близняшек». Родителей, само собой, обмануть не могли, но остальных водили за нос без труда.

Несмотря на одинаковую одежду, я знал, кто есть кто на этой фотографии. Оказавшись перед камерой, Шон не мог изобразить «улыбку» или придать лицу выражение, требуемое фотографом. Сколько бы Лиз ни объясняла, что искажённое лицо — это не улыбка, он всем своим видом демонстрировал обратное. Каждый снимок, для которого он позировал, начиная с трёхлетнего возраста и по сию пору, передавал его личное представление об улыбке. Это была, скорее, невесёлая гримаса. Шон широко растягивал губы, обнажая зубы, словно орангутанг.

Фотография была последней каплей. Казалось, мою грудь до отказа заполнили битым стеклом. Я вручил снимок детективу, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, словно, делая это, я отдавал ему во власть своих сыновей.

— Вы говорили, что они не одеваются одинаково, — заметил Шоффлер.

— Так и есть, — ответил я. — В основном…

— Хм…

Я находился словно в тумане, впадая то в недоумение, то в панику. Я не верил в происходящее, но уже через миг твёрдо знал, что Шон и Кевин пропали, и ужас ледяной рукой сжимал моё сердце.

— Думаю, пока светло, — сказал Шоффлер в трубку, — нам стоит расширить зону поисков и осмотреть лес.

Со времени последнего звонка ничего не изменилось. Никаких сообщений.

Шоффлер не позволил мне присоединиться к поисковой команде. Все давали мне один и тот же совет: «Надо ждать, так будет лучше». У меня пропали дети, а мне предлагали сидеть и молча переносить собственное несчастье.

Однако роль зрителя в тот момент, когда механизм борьбы с катастрофой вступает в действие, показалась мне на удивление знакомой. Дело в том, что в кратких промежутках между новостями и сериалами о преступном мире на Земле происходят настоящие катастрофы, и мы постоянно смотрим такого рода кошмары в реальном времени. Характер кошмара не имеет значения — важно лишь то, что он подаётся во всех своих отвратительных деталях, в сопровождении терзающей душу музыки. Уж мне ли этого не знать.

Со своего места на скамье я слышал, как Шоффлер отдаёт распоряжения:

— Начинайте с пересечения триста первой дороги и Шейд-Вэлли-роуд. Затем запустите птичку в квадрат девятнадцать, чтобы прочесать территорию ярмарки…

Вначале эти слова не имели для меня никакого смысла. Но затем запустить, птичка и прочесать попали в моём мозгу в нужную лексическую зону, и я сообразил, что речь идёт о вертолёте.

— Если парни в лесу, — услышал я голос Кристиансена, — то с вертушки их не увидать.

Откуда-то появилась еда. Пицца «Папа Джон», банки пепси-колы, большие алюминиевые термосы с кофе и высоченные башни пластиковых стаканчиков. Кто-то приколол к стене топографическую карту и нанёс на неё разметку в виде квадратов. Первая поисковая команда отправилась в путь под хриплый гомон работающих раций. За ней почти сразу пошла и вторая. Когда третья группа, состоящая из четырёх мужчин и двух женщин, собралась у карты, чтобы получить у Шоффлера квадрат поиска, я встал рядом с ними:

— Я тоже иду.