За амбаром находилась небольшая площадка с жидкой оградой, а за ней густой лес. Цикады просто исходили стрекотом.

Рядом с амбаром к столбу был привязан мощный чёрный конь. Невысокий смуглый человек, подняв массивное копыто животного, выковыривал металлическим прутом забившуюся в подкову грязь.

Бэбкок сказал, что смуглого человека зовут Джимми Гутьерос. Перебросившись с Джимми парой слов, Шоффлер занёс в свой блокнот его имя и телефон.

— Не возражаете, если мы заглянем в амбар… и в ваш трейлер? — спросил детектив.

— Боюсь, у нас там небольшой беспорядок, — ответил Бэбкок, — но, конечно, пожалуйста.

Когда мы, пройдя через ограду, направлялись к арене, я увидел у металлических ворот крошечную белую кроссовку «Найк» с голубой эмблемой фирмы.

При виде кроссовки я замер, похолодев. Шоффлер и Бэбкок уже прошли через ворота и шагали по арене, когда детектив вдруг заметил, что меня с ними нет.

— Мистер Каллахан…

Я махнул рукой, будучи не в силах выдавить хотя бы слово и не отрывая взгляда от кроссовки. Она стояла в грязи, стояла ровно, словно кто-то просто вынул из неё ногу. Хотя я видел, что шнурок завязан.

— Похоже на кроссовку Кевина, — сказал я.

— Что?

— Вот здесь. Посмотрите… — Я показал на крошечную кроссовку со следами грязи на шнурке. — Мой сын Кевин носил точно такие.

Вид обуви в грязи с завязанными шнурками напомнил о тех моментах — довольно частых, — когда мне приходилось видеть ботинки отдельно от ног их владельцев. Связанные парой и болтающиеся на проволоке. Одиноко стоящие на обочине дороги. Выброшенные в мусорный бак. Одинокая обувь, пусть даже выставленная у дверей номера гостиницы или стоящая в обувной мастерской, всегда казалась мне зрелищем печальным, если не сказать зловещим.

И эта кроссовка — неужели она была на Кевине? — являлась ужасным знаком — доказательством поспешности и насилия. Я дёрнулся вперёд, чтобы поднять кроссовку, но Шоффлер остановил меня, положив свою лапу мне на грудь.

— Секунду! — неожиданно резко бросил детектив. — Не прикасайтесь!

— Откуда вы знаете, что обувь принадлежит Кевину? — спросил Шоффлер, когда мы шли к выходу. — Ведь парни близнецы.

— Но одеваются по-разному, — ответил я.

— Ах да. Я забыл.

— Здесь должна быть квитанция, — заметил я, вынимая из заднего кармана брюк бумажник.

И тут я вспомнил, как днём решил было, что потерял бумажник. Что-то в этом инциденте меня тревожило, однако я снова о нём забыл, когда нашёл квиток.

— Два восемнадцать, — прочитал я оттиск.

Детектив снова извлёк свой блокнот и, не поднимая глаз, спросил:

— А как выглядел человек за кассой?

Его вопросы начали меня раздражать. У меня пропали дети, а коп ведёт себя так, словно меня проверяет. Тем не менее я ответил:

— Лет тридцать. Брови выщипаны чуть ли не полностью.

У меня в памяти всплыл женский голос: «Один лорд и два сквайра, не так ли? На королевскую визу Её Величества». Два сквайра…

Шоффлер смотрел на бумажник.

— А у вас, случайно, нет с собой их фотографии?

— Есть.

Шоффлер задумчиво почесал бровь и пояснил:

— Я перешлю её с одним из детективов в участок. Таким образом мы выиграем время. Размножим фото, чтобы направить его в местные правоохранительные органы и средства массовой информации.

Я, конечно, знал, что полиция захочет получить снимки близнецов, но официальная просьба подействовала на меня угнетающе.