До берега я добрался в отвратительном состоянии. Начинало темнеть, становилось всё холоднее, лодыжка и колено страшно болели, а все тело била неукротимая дрожь. Рюкзак казался мне неподъёмным, и даже возникла мысль выбросить тяжеленный фонарь — тем более, что солёная вода наверняка погубила батареи. И я бы от него избавился, но жаль было терять время. Так и не сняв рюкзак, я потащился подальше от моря, передвигаясь от одной скалы к другой и внимательно высматривая в наступающей темноте красные глаза камер слежения.

Найдя временное укрытие, я открыл рюкзак, достал бутылку и выпил воды. Затем снял ботинки, вылил из них солёную воду и отжал шерстяные носки. Лодыжка распухла и стала похожа на небольшой грейпфрут. Я обулся, как можно туже зашнуровав ботинки, и осмотрел икроножную мышцу. Края раны расползлись, обнажив мясо, от соприкосновения с холодным воздухом разрез пощипывало, но всё было не так уж страшно. Соль моря, видимо, пошла ране на пользу.

Затем я стащил с себя шерстяную куртку, свитер и майку, хорошенько их отжал и снова надел. Меня по-прежнему била дрожь.

Кухонный нож куда-то подевался — видимо, выпал из рюкзака, когда я барахтался в воде. Фонарь, естественно, не работал, но я решил его оставить, поскольку теперь он был моим единственным оружием. Я взглянул на сотовый телефон, но увы — в герметичный пластиковый пакет каким-то образом налилась вода, и мобильник перестал функционировать.

Мне казалось, что оторвать меня от земли можно лишь при помощи гидравлического подъёмника. Но ощущение оказалось ложным. Я ухитрился встать и продолжить путь. Солнце уже опустилось за горизонт, наступили сумерки, а мне ещё предстояло найти место представления. Как это сделать, я не знал и снова засомневался. Может, всё же стоит сразу двинуться к дому?

И вдруг я увидел это место.

Маленький театр был так красив, что то ужасное представление, которое должно было состояться утром, выглядело на его фоне ещё более чудовищным. Справа от сцены находился решётчатый экран, сплошь увитый виноградными лозами и цветами. Экран скрывал несколько больших сундуков и огромную, накрытую брезентом корзину.

Мне хотелось получше осмотреть прилегающую к театру территорию и, в частности, идущую от дома тропу. Но делать этого я не стал, поскольку отказался от идеи перехватить Бодро по пути к театру. Я теперь очень много знал о «трюке с канатом» и не сомневался, что утром, до начала представления, Байрон явится в театр, чтобы всё приготовить. Но я также знал, что его будет сопровождать ассистент, а то и два. Даже с помощью тяжёлого фонаря мне с ними не совладать.

Лишь неожиданная атака из засады давала мне некоторый шанс на успех. Поскольку уже почти стемнело, у меня осталось время лишь на то, чтобы вскарабкаться на один из высившихся рядом со сценой утёсов. Утёсы были довольно высокими — не ниже шестидесяти футов. Эти естественные возвышения походили друг на друга, но назвать их идентичными я не мог. Массивные у основания, они сужались к вершинам, которые даже сейчас скрывались в тумане.

В обычных условиях подобные утёсы не представляют сложности даже для посредственного скалолаза, но я так устал, что восхождение оказалось очень трудным. Темнота ещё сильнее осложняла подъем. Свет луны, едва просачиваясь сквозь толщу облаков, практически не улучшал положения.

Ноги, срываясь с опор, скользили, а мышцы рук настолько устали, что я лишь ценой огромных усилий удерживался на скале. Примерно на полпути я полностью исчерпал силы и чуть не сорвался вниз. Это меня напугало, и, оказавшись на очередном выступе, я позволил себе несколько минут отдыха.