– Ты сам это сказал. Где ты был сегодня в шестнадцать часов?

– Вы меня подозреваете?

– Где ты был?

– В турецких банях на Больших бульварах.

– Проверим.

Он произнес это машинально. Проверять он ничего не собирался по той простой причине, что ни в чем не подозревал мальчишку. Ни на секунду.

– Расскажи‑ка мне о вашей совместной жизни.

Насер вздернул плечо и вильнул бедрами.

– Мы прятались. Вилли не хотел, чтобы это вышло наружу. Разрешал мне приходить к нему только ночью. Он всего боялся. Я думаю, что Вилли так и не оправился после того, что ему пришлось перенести.

– Другие любовники у него были?

– Нет. Вилли слишком робкий. Слишком… чистый. Он был мне другом. Настоящим другом. Даже если нам было непросто встречаться, он осуждал, что я… Ну, хожу налево. Он и самого себя осуждал. Не принимал собственных наклонностей… Его вера не давала ему покоя, понимаете?

– Более‑менее. А с женщинами он не встречался?

Насер прыснул. Касдан продолжал:

– Как по‑твоему, у него были враги, кроме политических?

– Нет. Мягкий, спокойный, щедрый. Он бы и мухи не обидел. Его единственная страсть – это хоры. У него был дар учить детей. Он собирался разработать программу обучения пению для подростков, у которых ломается голос, чтобы они могли продолжать заниматься музыкой. Если бы вы его знали…

– Я его знал.

Насер удивленно посмотрел на него:

– Тогда как же вы…

– Забудь. Сегодня, когда ты убегал от меня, ты бросился сюда. Тебе знакомо это место?

– Да. Мы с Вильгельмом бывали здесь. Нам нравилось прятаться, ну и… – Он снова прыснул. – Для остроты ощущений…

Касдан отчетливо представил себе двух мужчин, предающихся страсти над массой зеленоватой воды. Он и сам не знал, тошно ему или смешно.

– Дай‑ка мне мобильный.

Насер повиновался. Одним пальцем Касдан записал свой номер под именем «легавый».

– Вот мой номер. Если хоть что‑нибудь вспомнишь, звони. Меня зовут Касдан. Нетрудно запомнить, верно? У тебя есть жилье?

– Да, комната.

– Адрес?

– Бульвар Малерб, сто тридцать семь.

Касдан записал адрес и внес в память номер его сотового. На прощание он схватил его рюкзак и вывернул прямо на грязный пол. Зубная щетка, две книги, рубашки, майки, дешевые безделушки, несколько фотографий Гетца. В этих предметах заключалась вся печальная судьба несчастного педика.

Армянина охватила жалость, и сама эта жалость вызвала у него гадливость. Помимо воли он нагнулся, чтобы помочь парнишке собрать вещи.

В этот момент Насер мягко поймал его руку:

– Защитите меня. Может, меня они тоже убьют. Я сделаю все, что вы хотите.

Касдан резко отдернул пальцы:

– Убирайся.

– А мои документы?

– Их я оставлю.

– Когда я получу их обратно?

– Когда я скажу. Убирайся.

Индиец не двигался с места, не спуская с него затуманенных глаз. Касдан заорал по‑настоящему:

– Вали отсюда, пока я тебе не врезал!

8

Паркет уплывал у него из‑под ног.

Иначе не скажешь. Пол в квартире, когда он ступал на него, кренился, вызывая ощущение качки. Как будто он стоял на палубе корабля, плывущего по вершинам деревьев в парке, на который выходила все еще открытая застекленная дверь балкона. Касдан запер дверь, задернул занавески, поискал на оконной раме выключатель. Он предполагал, что шторы закрываются при помощи какой‑то системы.