Изменить размер шрифта - +
В Четырнадцатом округе, в Нотр‑Дам‑дю‑Розер, он не застал никого, с кем стоило переговорить. Капеллан болел, а священника не оказалось на месте. В Нотр‑Дам‑де‑Лоретт на улице Флешье отец Мишель набросал ему стандартный портрет Гетца. Сдержанный, смирный, уравновешенный. Касдан съездил и в церковь Святого Фомы Аквинского рядом с бульваром Сен‑Жермен, но снова впустую. Весь причт отправился в двухдневную поездку.

В 15.30 Касдан вернулся домой. Зашел на кухню и сделал себе сэндвич. Хлеб для тостов. Ветчина. Гауда. Корнишоны. Запивая еду остывшим кофе, он думал, что ему совсем не хочется обзванивать семьи, в которых Гетц давал уроки музыки. И погрузиться в новейшую историю Чили он тоже не жаждал. Зато странный молодой полицейский задел его за живое. Ему не терпелось оценить конкурента.

Быстро проглотив сэндвич, он подлил себе кофе и устроился за письменным столом. Позвонил Жан‑Луи Греши, с которым вместе работал в уголовке. Позднее тот возглавил отдел по защите прав несовершеннолетних.

– Как жизнь? – обрадовался комиссар. – Все еще крошишь чужие зубы?

– Скорее свои. О хлебный мякиш.

– Каким недобрым ветром тебя принесло?

– Тебе знаком Седрик Волокин?

– Один из лучших моих кадров. А зачем тебе?

– Похоже, этот парень расследует убийство в моем приходе. В армянском соборе.

– Быть того не может. Он отстранен. На неопределенный срок.

– В честь чего?

Помолчав, Греши продолжал, понизив голос:

– У Волокина проблема.

– Какая?

– Наркотики. Он на игле. Его застукали в клозете с одной героинщицей. Непорядок. Пришлось отправить его на лечение.

– Его уволили?

– Нет. Я замял это дело. С возрастом становлюсь сентиментальным.

– А где он лечится?

– В Уазе. Центр «Юность и надежда». Но все называют его «Cold Тurкеу».

– Почему?

– По‑английски это значит «соскочить». Отказ от наркотиков всухую, без медикаментов и химических веществ. Вроде как они врачуют словом. И спортом. Хиппи‑переростки. Последыши антипсихиатрии.

Касдан попробовал выражение «Cold Тurкеу» на вкус. Ему представился ледяной дождь в Стамбуле, трубки с опиумом, минареты, наргиле. Тут же он понял свою ошибку. «Тurкеу» означало не Турцию, а домашнюю птицу. «Cold Тurкеу» – это всего лишь «холодная индейка». Прозрачный намек на симптомы ломки: ледяной пот и гусиная кожа…

– По‑твоему, – настаивал Касдан, – он никак не мог встрять в мое дело?

– Его поместили в центр три дня назад. По‑моему, он сейчас клацает зубами в своем спальном мешке.

– Сколько ему лет?

– На вид двадцать семь‑двадцать восемь.

– Образование?

– Магистр права, магистр философии, к тому же окончил не что‑нибудь, а Канн‑Эклюз. Большой умница, и не только. Первый по стрельбе. Когда‑то был чемпионом Франции по боевому искусству, уж не помню какому.

– А по службе?

– Сперва два года в наркоотделе. Там‑то он, я думаю, и подсел.

– И после этого ты взял его к себе?

– У него на лбу не было клейма «наркоман». И потом, он ведь сам к нам просился. Парнями с такими данными не разбрасываются. Между прочим, в наркоотделе уровень раскрываемости у него был девяносто восемь процентов. Его можно заносить в книгу рекордов.

– Что еще?

– Музыкант. Кажется, пианист.

Касдан складывал кусочки мозаики. Картинка получалась интересная. Весьма необычный легавый.

– Женат?

– Нет. Но настоящий сердцеед.

Быстрый переход