И вот несчастье произошло. Даже стихийное бедствие. Ураган «Энни» note 8. Простодушной женщине даже в голову не пришло, что где-то может существовать копия «Быстрых автомобилей», и если бы он послушался, если бы не пожалел поганую сотню долларов…

— Да, — возразила она и протянула ему спички. Роман, отпечатанный на белой бумаге «Хаммермилл Бонд», лежал у нее на коленях. Лицо ее оставалось безмятежным.

— Нет, — сказал он, отворачиваясь: щеки его пылали.

— Да. Это мерзость. Она вас до добра не доведет.

— Да пропади оно пропадом, ваше добро! — заорал он; ему было уже все равно.

Она тихо рассмеялась. Ее темперамент явно решил отдохнуть. Но Пол достаточно хорошо знал Энни Уилкс и понимал, что темперамент может вернуться в любую минуту и крикнуть с порога: Я не могу оставаться в стороне! Как вы тут без меня?

— Прежде всего, — заговорила Энни, — добро не пропадет пропадом. Зло — да, но не добро. И второе: я знаю, что такое добро. Вы добрый. Пол. Вам только бывает нужна помощь. А теперь возьмите спички.

Он упрямо помотал головой:

— Нет.

— Да.

— Нет!

— Да.

— Нет, черт поберииии!

— Ругайтесь сколько хотите. Мне уже приходилось слышать брань.

— Я этого не сделаю. — Он закрыл глаза. Когда он открыл их, то увидел в ее руке картонный квадратик, на котором ярко-синими буквами было написано слово НОВРИЛ. Дальше шли слова, напечатанные красными буквами:

ОБРАЗЕЦ. НЕ ПРИМЕНЯТЬ БЕЗ ПРЕДПИСАНИЯ ВРАЧА. Ниже располагались четыре капсулы, запечатанные пластиковой пленкой. Он попытался схватить их. Энни отвела руку подальше.

— Когда сожжете, — сказала она. — Как только сожжете, я дам вам их — пожалуй, все четыре, — и боль отступит. Вы опять почувствуете себя хорошо и сможете взять себя в руки, я поменяю вам постельное белье — вижу, что вы его намочили, и вам, должно быть, неудобно, — и кроме того, я поменяю вас. К тому времени вы проголодаетесь, и я покормлю вас супом. И тостик поджарю без масла. Но я ничего не могу для вас сделать, пока вы не сожгли ее. Мне очень жаль. Пол.

Его язык уже был готов сказать: Да! Да, согласен! — поэтому его пришлось прикусить. Пол отодвинулся от нее — от соблазнительных, манящих, до безумия желанных белых капсул в прозрачной упаковке, наклеенной на картонный квадрат.

— Вы дьяволица, — сказал он.

— Ну да! Да! Так думает любой ребенок, когда мама входит на кухню и видит, что он играет флаконом с раствором для мытья раковины. Он, конечно, не говорит так, потому что у него нет вашего образования. Он просто говорит: «Мама, ты плохая!»

Она откинула у него со лба прядь волос. Ее пальцы погладили его по щеке, по шее и на мгновение сочувственно сжали его плечо.

— Маме неприятно, когда сын говорит, что она плохая, или кричит, когда у него что-то отнимают, вот как вы сейчас. Но она-то знает, что поступает правильно и исполняет свой долг. И я исполняю свой долг.

Она постучала по рукописи костяшками пальцев. Сто девяносто тысяч слов, пять живых людей, о которых здоровый, не умирающий от боли Пол Шелдон так заботился, сто девяносто тысяч слов и пять человек, которые с каждым мгновением казались ему все менее важными для него.

Лекарство. Лекарство. Ему необходимо принять это треклятое лекарство. Его герои — это тени, лекарство реально.

— Пол?

— Нет! — хныкнул он.