Ему необходимо принять это треклятое лекарство. Его герои — это тени, лекарство реально.
— Пол?
— Нет! — хныкнул он.
Легкий шорох капсул под прозрачной оболочкой — тишина — шорох спичек в коробке.
— Пол?
— Нет!
— Я жду. Пол.
Какого хрена ты разыгрываешь из себя героя, ради кого, черт тебя подери, стараешься? Что это, кино или телешоу? Зрителей, которые восхитились бы твоим мужеством, нет. Можешь исполнить ее желание, можешь сопротивляться. Будешь сопротивляться — умрешь, а она все равно сожжет рукопись. И что? Лежать и страдать ради книги, у которой тираж будет вполовину меньше, чем у наименее популярного из романов о Мизери; ради книги, которую Питер Прескотт непременно обгадит — элегантно, это он умеет — в нашем литературном оракуле под названием «Ньюсуик»? Опомнись, парень! Даже Галилей отрекся, когда увидел, что враг настроен серьезно.
— Пол! Я жду. И могу ждать весь день. Правда, я подозреваю, что к концу дня вы впадете в глубокую кому; по-моему, вы уже сейчас в предкоматозном состоянии, а у меня много…
У нее такой монотонный, невыразительный голос…
Да! Давай сюда спички! Давай бикфордов шнур! Давай бомбу и напалм! Я согласен уничтожить ее, мадам, если только вы этого хотите!
Голос соглашателя, задача которого — выжить. Но другая часть его сознания, слабеющая, в предкоматозном состоянии, продолжала твердить: Сто девяносто тысяч слов! Пять персонажей! Два года труда! И самая главная мысль: Истина! Там то, что ты ПО-НАСТОЯЩЕМУ знаешь о жизни!
Она встала, и пружины кровати застонали.
— Хорошо. Должна вам сказать, вы — очень упрямый ребенок, а я не могу сидеть возле вас всю ночь, даже если бы мне этого и хотелось. В конце концов я ехала сюда целый час и отчаянно торопилась. Попозже я загляну к вам — на случай, если вы пере…
— Так сожгите ее! — завопил он. Она обернулась и посмотрела на него.
— Нет, — сказала она, — я не могу сама, хотя и хотела бы сделать это и облегчить ваши страдания.
— Почему?
— Потому, — уверенно ответила она, — что вы должны сделать это по доброй воле.
Тогда он захохотал, а ее лицо помрачнело в первый раз после возвращения, и она вышла из комнаты с рукописью под мышкой.
18
Она вернулась через час, и он взял спички. Она положила титульный лист на жаровню. Он попытался зажечь спичку и не сумел, потому что не мог попасть головкой спички по зажигающей поверхности и потому что спичка выпадала из рук.
Тогда Энни взяла коробок, зажгла спичку и вложила ее в его пальцы, он поднес язычок пламени к утолку листа, бросил спичку в ведро и принялся завороженно наблюдать, как пламя пробует бумагу на вкус и начинает жадно ее пожирать.
— Мы же никогда не закончим, — сказал он. — Я не могу…
— Нет, мы все сделаем быстро, — возразила она. — Пол, вам надо только сжечь несколько страниц — это будет знаком, что вы все понимаете.
Она положила на жаровню первую страницу «Быстрых автомобилей». Он вспомнил, как писал эту страницу месяца двадцать четыре назад у себя в Нью-Йорке. «У меня тачки, нет, да, — говорил Тони Бонасаро, поднимаясь по лестнице, обращаясь к девушке, стоявшей наверху. — и я плохо учусь, но езжу быстро».
Ему вспомнился тот день — как в радиопрограмме «Золотые деньки». Он вспоминал, как бродил по комнатам, когда книга переполняла его, рвалась наружу, и он испытывал родовые схватки. Вспомнил, как нашел в тот день под кроватью лифчик Джоан, который та потеряла три месяца назад, — сразу ясно, как работает женщина, которую наняли для уборки: вспомнил, как прислушивался к гулу автомобилей и как издалека доносился монотонный звон колокола, призывающий верующих к церковной службе. |