— Договорились! — хмыкнул я. — Я доброволец.

Операция давно уже вышла из-под контроля, уставы и правила взаимоотношений были забыты. От советской армии у нас практически ничего не осталось — одежда и обувь, и те сняты с мертвых душманов. Разве что автоматы.

Я и не подчиненный вовсе, а всего лишь непонятно откуда взявшийся доброволец, дерзко решивший, что мне все по плечу. Полный бардак, нарушение уставных взаимоотношений и всех возможных правил. Впрочем, в Афганистане было много таких случаев. Но для меня это обычное дело — в прошлой жизни были те же принципы.

Если непосвященному в уставы человеку взглянуть на эту ситуацию со стороны — он подумает, что за цирк? Но реальность такова, что для меня подобная ситуация не первая. И хорошо, что Игнатьев меня понял как я того и хотел, не стал эмоционировать и махать руками, стучать кулаком в грудь, мол, я тут командир и мне решать. Думаю, если бы не эти двое, которые, к тому же, были людьми Шишкина, мы с капитаном все сделали бы сами. А эти нагнетали обстановку, что, впрочем, не удивительно. В их подразделении столько народу полегло, вот расшатавшиеся нервы и внесли свои коррективы. Кто-то рвется отомстить, как одержимый, а кто-то наоборот, вдруг задумывается о ценности собственной жизни. Капитану проще со мной, потому что мы на одной волне.

Наверное, кто-то подумает, да ну — чушь. Это разведчики — опытные солдаты, многое повидавшие за время войны в Афганистане, им все по плечу. Они все могут и никого не боятся. Но они тоже люди, а люди, как и техника, тоже ломаются. Не в прямом, а в переносном смысле, конечно же. Психика, вещь капризная.

Помню, еще в прошлой жизни, до капитана Потапова, был у меня помощником другой офицер, капитан Зверев. Лехой звали. Здоровый мужик, который никогда и ничего не боялся. Настоящая машина войны, солдат от бога. Скала, а не человек. А все развлечения вне службы, это вкусно покушать, хорошо выпить и провести время в кровати с прекрасной половиной человечества. Побольше и подольше, а качество его не сильно волновало. Так вот сломался он, в двадцать девять лет. Морально. И не война сломала, не пережитое. Близкий друг уговорил взять на себя большой кредит, а как только тот взял и передал деньги, то не вернул. Более того, утверждал, что никаких денег он не брал и вообще не поймет, о чем речь. Командование в какой-то момент не пошло ему навстречу. Помощи не дождался. Потом брат у него в аварию попал, мать заболела, мошенники документы украли. В общем, навалилось со всех сторон, как говорят в таких случаях. Психика и не выдержала, слетел он с катушек. Напился. Избил родных и близких, такого дома наворотил. Сел я тогда в машину, взял с собой ребят покрупнее. Приехали в деревню, скрутили, а куда его такого везти? Не маленький, сто десять килограмм веса и дури немерено. Думали, проспится и все нормально будет. Но нет, нормально не стало. В дурку мы его тогда отвезли. Там он и сидит по сей день.

Это я рассказал к тому, что люди не всегда такие, какими их называют.

Из оружия у меня был автомат Калашникова семьдесят четвертого года, три магазина, граната и нож. У Игнатьева примерно то же самое, только автомат с подствольным гранатометом.

— Громов, ты понимаешь, на что идешь? — проверяя боезапас, Игнатьев зачем-то предпринял последнюю попытку меня отговорить.

— Понимаю, но я упрямый! — ответил я. Мои слова его даже не удивили.

— Ясно. Сергеев, Парамонов! — спустя пару секунд, произнес Игнатьев. — Слушайте мой приказ. Скрытно выдвигайтесь на север, ищете кишлак. Наблюдаете, ни во что не ввязываетесь. Как только поймете, как там и что, выдвигайтесь обратно. Встречаемся здесь же, через три часа. Вопросы?

Вопросов не было. Они были недовольны, но тут хотя бы задача понятна — добраться, посмотреть, запомнить, вернуться.