Не нравилось Нечаеву происходящее, какая-то глупая и необязательная фантастика путала все расследование. Модификанты эти… Ангелы, понимаешь, Медника… Он повторил эти слова вслух. Звучало.

***

Где-то около шести часов вечера позвонил незнакомый мужчина.

– Здравствуйте! Мне нужен оперуполномоченный Евграфов. Вообще-то он мне давал два телефона, но первый, к сожалению, не отвечает.

– У вас к нему дело? - спросил Нечаев. - Я его начальник.

– Вот и хорошо, - сказал мужчина. Голос у него был слабый и дребезжащий, словно у старика. - А меня зовут Матвеем Ипполитовичем, я работаю в антикварном магазине на Пражской. Вам это что-то говорит?

– Разумеется, Матвей Ипполитович, - оживился Нечаев. - Вы хотели что-то передать Евграфову? Можете сказать мне, я обязательно передам.

– Уж пожалуйста, - согласился старик. - Не знаю, насколько это будет интересно ему и поможет ли в расследовании этого ужасного убийства, но я, знаете ли, вспомнил еще одну деталь из нашей беседы с этим самым Ильей. Вы понимаете, о ком идет речь?

– Да, да, я слушаю вас, - поторопился ответить Нечаев.

– Так вот, еще он очень интересовался, из каких… э-э-э… сосудов пили в начале первого века.

– И что же?

– У меня была прекрасная книга Германа Вейсса «История цивилизации». Прекрасное английское издание конца девятнадцатого века, с массой качественных иллюстраций. Знаете, мы недурственно провели время, рассматривая и обсуждая их. И мне казалось, что этот Илья очень хочет меня еще о чем-то спросить. Но он так и не решился.

– И все? - несколько разочарованно поинтересовался Нечаев.

– Мне кажется, его интересовал какой-то определенный сосуд, - уже сухо сказал антиквар. - И, кажется, из иллюстраций он вынес какое-то представление о нем.

Глава третья

– Теркин, ты меня достал, - утомленно сказал Примус. Подумал немного и пригрозил:

– Дождешься, посажу тебя в камеру к пидорам, пусть они, как в старину выражались, твой афедрон обнюхивают! Смотри, ведь опустят по полной программе. Будешь потом улик пчелиный на заднице от знакомых прятать!

– Начальник, - проникновенно сказал сидящий на стуле человечек. - Я же, как на духу…

– Ну, и как ваша беседа движется? - поинтересовался Нечаев, входя в кабинет и придвигая к себе стул. Сел и принялся внимательно разглядывать Теркина. Тот попробовал нагло перехватить его взгляд, но не выдержал, смутился, опустил глаза и заерзал на стуле.

– Брешет, товарищ полковник! - сказал Примус. - Мне с ним даже разговаривать не хочется.

Нечаев взял со стола скульптурку, некоторое время молча разглядывал ее.

– Знаете, что он придумал? - пожаловался Евграфов.

– Знаю, - сказал Нечаев. - Ехал в автобусе, увидел кем-то забытый сверточек, ну, не удержался, развернул, - он показал Теркину скульптурку. - Для Бронислава Дмитриевича из всех видов искусств важнейшим является матерная частушка, поэтому он особо раздумывать не стал, а оттаранил находку в антикварный магазин, сдал ее и урвал свой законный кусок. Или второй вариант - в парке на скамейке нашел.

– В парке, товарищ полковник, в парке, - сказал Примус.

– Да так оно все и было! - взмахнув руками, воскликнул Теркин. - Мамой клянусь, гражданин начальник. В горсаду это было, рядом с кафе «Огонек». Дай, думаю, на скамеечке посижу, может, кто из знакомых пройдет. Сел на скамеечку, сижу, вижу, газетка лежит. Ну, я решил посмотреть, что там в мире происходит.