Мать сказывала:

– Отсиделись в Москве, у нашего «московского князя». Всех принимал. Он да углицкий князь. Ну, тот уж святой! Настроил домов, бают, и для больных, и для странных…

Когда Прохор ушел, мать сказала, не оборачиваясь от печки:

– Твоя-то жива! И мужик ейный жив. Ты только ее не тревожь! Уж как не похотел тогда…

Федор едва не напомнил матери, что не он тому причина, да промолчал.

Вдвоем с братом они вырыли хлеб. Сверху где подпеклось, где и промокло, а все же рожь не погибла. Хватит и посеять и дожить до новины. Трудно будет без коровы. Впрочем, мать уже ладилась в Вески, хоть телку добыть.

Глава 58

Дмитрий Александрович воротился в Переяславль весной и тотчас начал собирать полки. К нему охотно шли, разоренная и брошенная земля взывала к отмщению, и Андрей чем дольше сидел в Новгороде, тем больше лишался права на престол. Потому что власть – это прежде всего порядок и закон в стране. Власть только непосвященным кажется простым насилием. И дело власти – поддержание порядка. А тот, кто думает, что власть – это пиры и веселья, да пышные выходы и приемы послов, тот (ежели за него не делают дела другие) платит за эту ошибку чаще всего собственною головой и должен благодарить Бога, ежели потеряет только престол и родину.

Когда Александр Невский после Неврюевой рати явился на Русь, он прежде всего начал устраивать землю и стал спасителем. Андрей Городецкий, бросив землю, уехал в Новгород и превратился в насильника и врага.

Тем паче что и в Орде не было доброго порядку. Туданменгу все время проводил с дервишами да молился. Правила мать хана. Угодные ей вельможи делали что хотели. И уже старые монгольские нойоны, сохранившие веру отцов, начинали роптать. А на западе, в половецких степях, все больше и больше забирал власть темник Ногай. С ним, как с самостоятельным правителем, начинали сноситься иноземные владетельные государи. И уже становилось неясно: кто же истинный хозяин в Сарае? А потому и на Руси приходилось – да и можно было – думать самим и рассчитывать больше на свои собственные силы.

Пока еще опоминалась земля, пока подымали пашню и сеяли, Андрей мог сидеть спокойно. Но как только отвели покос, началось подобное току талой воды движение.

Гаврило Олексич, воротясь на пепелище, долго стоял, смотрел, ковырял носком сапога. Молчал. Только спросил: «Кто?» Узнав, что Олфер, молча покивал головой. Сыновьям, Окинфу и Ивану Морхине, велел собирать ратных людей. Что отец не шутит, Окинф понял, увидя вытаращенные, с красными прожилками глаза старика.

– Драться надо! – сказал Гаврило и, сгорбясь, пошел прочь от пожара.

Растревоженные бояре и ратники все судили и рядили, и все сходились на одном: что не Андрей, наведший татарскую рать и ускакавший в Новгород, а Дмитрий и по праву, и по всему должен быть великим князем. И, посудив, порядив, поохав, доставали брони, опробовали клинки, задумчиво жуя бороду, оглядывали сдавших с тела за пахоту коней. Жене бросали, не глядя:

– Ванюху нонече с собой беру, подрос!

И Ванюха, покраснев, тужился, надевал кояр, примерял шелом. А жена строго:

– Порубают вас тамо!

– Ничо, выдюжим!

– Парня-то береги! – сурово напутствовала жена.

И вот они ехали, старик и ражий краснорожий малый. Брони везли в тороках. Сзади холоп с возом. В возу – снедное, лопоть, запасная справа.

И сельский ратник, рядович, отмахав покос и закинув горбушу в клеть, доставал колчан, принимался, посвистывая, подтачивать кончики стрел. И женка, по острым, сведенным в одно глазам мужа догадав, что лучше смолчать, только сморкалась в подол да терла глаза:

– Одной рати мало ироду!

Мужик сложил дом. Эти страшные руки в узластых венах, эти бугристые ладони – одна сплошная мозоль, и стертые в работе плечи, и хрип коня, когда сам припрягался, вытягивая угрязшие возы, и темно-блестящие рукояти сохи, и тын, и клеть, и стая во дворе – и все это дымом, и проскакавший – только проскакавший! – недруг кидает клок огня, и занимается полымем соломенная кровля, и шарят по ларям, волокут скот, уводят жену… Какое уж тут хозяйство! Самый первый вопрос, самое заглавное дело – власть! Власть, хоть того тяжельше, да могла бы оборонить, оберечь, не попустить зря погинуть добру… Да чтобы была своя, заветная, от отцов, дедов, прадедов.