Федор еще полежал, чувствуя, как не хочется ему делать то, что нужно было сейчас сделать. Потом сел и сказал решительно:

– Вот что, други. Надо съездить, схоронить хотя, а не воронам кидать!

Он встал и под молчание ратных начал натягивать кольчугу. Уже ступив к выходу, сказал негромко:

– Двоих надо еще. Кто пойдет?

Ратники зашевелились. Поднялся Ноздря, сам уже окликнул Парфена:

– Иди! Неча тут о бабах!

Прочие облегченно засмеялись.

Вышли, разом издрогнув, в темень. Подстыло крепко.

– Куда тут? Глаз выколи!

На тихий свист скоро отозвались из лощинки. Обратав, повели коней.

– И коней сколь дён не расседлывам! – пожалел Парфен. – Тоже и животина мается из-за нас!

Кони тихо ржали, толкались теплыми губами в ладони. Поехали.

– Кажи дорогу! – приказал Федор Васюку. Ноздря поехал напереди. Федор сперва не понимал, где они, откуда и куда едут, но вот миновали лесок, и сразу узналось место, выбеленное теперь молодым снегом. В лощинке остановили. Спешились.

– Вот что! Ты, Васюк, пожди тута, – решил Федор. – А… коли что, подмоги… Давай, Парфен!

Они пошли, сгибаясь, выбрались на подстылое поле. Издали долетел не то свист, не то клекот. Оба, не сговариваясь, кинулись наземь. Полежав, – от стылой земли леденели руки, – Федор шепнул:

– Поползли!

Они проползли чуток, потом привстали, побежали, согнувшись.

– Где-ка его тута найти!

– Найдем!

Смутная тень, не то собаки, не то волка, шарахнулась в темноте.

– Вона!

Мужики подошли к белеющему пятну.

– Татары уже побывали… Ободрали донага!

Труп застыл. Федор подвигал мертвеца за плечи.

– Понесли!

– Давай мне, – сказал Парфен. Взвалил на спину и понес, рысью побежал, уйти скорее с проклятого места. Потом настал черед Федора. Он принял холодную страшную тяжесть себе на спину и, сцепив зубы, побежал. Доволокли до коней.

– Снежок вроде! – говорил Парфен, поглядывая вверх. – Следы заметет. Тута зароем?

– Не, отвезем! – возразил Федор. Васюк молча начал помогать. Тело обернули попоной и перевязали татарским арканом, что был у Васюка. Лошадь захрапела, почуяв мертвеца.

– Ничего, ничего! – успокаивал Парфен, оглаживая морду лошади.

– Трогай!

Уже было думали, обошлось, когда невдали опять пронесся словно орлиный клекот.

– Татары!

Мужики замерли.

– Бросим?

– Трогай!

«Лишь бы не заржал конь», – думал Федор, пока они выбирались из ложка и миновали рощицу. Проехав кусты, вновь остановились. Мутный свет луны пробился сквозь бегущие облака, что-то как словно шевелилось на поле.

– Коли увидят, не уйдем! – прошептал Парфен. Федор не ответил. У него самого мурашки пошли по телу, кольчуга на миг показалась ледяной. Он оглянулся, приметив в стороне кусты, тронул туда, хоронясь в тени крайних дерев. Мужики молча и кучно трусили за ним. Клекот еще раз долетел, уже удаляясь. Пронесло!

Боярин все еще не воротился, и Федор, неволею взявший на себя началованье, велел хоронить. Ратники стали рыть яму. Лопаты не нашлось, в ход пошли топоры и мечи. Выгребали руками и шеломами. Рыли молча, сопя. Наконец углубили подходяще.

– Попону, что ли… Нехорошо нагова хоронить!

Федор уже хотел доставать свою рубаху, когда сзади кто-то сказал:

– Тута рогожи есть! В рогожу свертим, сенца… Сенцо завсегда покойнику кладут.

– Крест-то на ем?

– На ем.