Мели метели. Федор в эту зиму подрядился за Переяславль, возить тес.
Прощались украдом. Девушка отворачивалась, все не глядя на него, изредко шмыгала носом.
– Ничо! Езжай! Ничо не будет! Я к Кузихе ходила. Ладно. И ты прощай.
Так они и расстались до весны.
К севу Федор воротился. Встретились холодно. Перемолвили парою слов. И чуть было так же холодно не расстались, но прорвало:
– Федя! Милый! Возьми меня, увези! Пущай, куда-нибудь… Как хошь, не могу больше! – Она ревела, вдруг повалилась ему в ноги. Федор, потрясенный, поднял ее, обнял. Ее всю шатало от рыданий.
– Куда я тебя увезу! У меня ни коня, ни двора…
– В Новгород, ты баял, во Владимир, ты всюду бывал…
Как-то около Петрова дни ему встретился Козел. Федор по просьбе брата гонял в Никитский монастырь и возвращался верхом. Козел тоже был на коне и в новых сапогах с загнутыми носами, носки которых он, красуясь, широко расставлял в стороны. Козел явно преуспевал. Федя с интересом оглядывал приятеля, с которым не встречался уже с полгода. Козел подрос, раздался в плечах, хоть и был по-прежнему мелковат. Сплевывал, стрелял глазами.
– Ну как?
– Да ничо! Житуха справная! Ты как? Не женился еще? А наши болтали…
Федор поспешил перевести речь на другое. Уже когда разъезжались, Козел остановился:
– Да, слушай! Слыхал: великий князь из Орды воротился?
– Василий Ярославич?
– Ну!
– Не слыхал. А он когда ездил-то?
– Зимой. Ничо не знашь?
– А чего знать-то?
– А то! В Орду наших зовут!
– Князей?
– Нет, всех, ратных всех, на войну! Разве не слыхал? На ясов, ни то аланов. Не знай, как и звать! Далеко! За Черные пески!
– Ну и чего… Ты пошел бы?
– А то нет! – Козел даже покраснел от возбуждения. – Дура, с татарами ходить, дак уж точно с прибытком будешь. Они всех бьют!
– Ежель голову не потеряшь там.
– Голову всюду потерять можно!
Козел был настроен воинственно, а Федору все это показалось далеким и ненужным. Он только пожал плечами. Отъезжая, вспомнил почему-то дядю Прохора: что-то он скажет теперь? Нать заехать, повестить ему…
Козел не соврал. О совместной с татарами рати скоро заговорили все. Судили и рядили так и эдак. Большинству не светило тащиться куда-то за Черные пески ради татарского царя.
– Князей позовут – и ты пойдешь неволею!
– Хошь бы хлеб-то дали убрать!
Впрочем, в разговорах и вялых сборах прошло лето. Выяснилось, что в поход пойдут только ратники княжеской и боярских дружин, мужиков трогать не будут. Радовались и тому.
Хлеб убрали. Подошла зима. Поход, по слухам, задерживался болезнью великого князя. В октябре Дмитрий Александрович срочно выехал во Владимир, и уже после его отъезда узналось, что великий князь Василий при смерти.
Глава 30
Василий Ярославич умер Рождественским постом[1]. Скакали боярские дружины. Одна за другой уходили конные рати. Скакали скорые гонцы в Кострому, Ростов, Тверь, Гороховец. Владимирский баскак слал гонцов в Орду, от Менгу-Тимура ждали ярлыка на великое княжение Дмитрию – по прежним уряженьям, как старшему сыну Александра Невского.
Война, которую начали Хайду с Хубилаем год назад, разгоралась. Хубилай заключил союз с главою персидских монголов, иль-ханом Абагой. Менгу-Тимур, поддерживая Хайду, готовился выступить против Абаги и непокорных аланов (или ясов, как их называли на Руси), укрепившихся в предгорьях Кавказа, закрывая Орде Дербентские ворота и путь в Персию.
Менгу-Тимуру для штурма ясских городов нужны были русские полки, обещанные покойным Василием. |