— Только не говори мне, что ты это пишешь.

— Нет, конечно! Я пишу: «Я мечтаю увидеть тебя снова. Как несправедлива жизнь! Почему мы так далеко? Прости, больше не могу писать, завтра у меня очень большой день. Целую»! И ухожу с твоего сайта. — Что я и сделала.

— Целую? — переспросила Марта. — Даже так? Дорогая, ты не торопишь события?

— Слушай, ближайшую неделю, если не больше, ему придется прикрывать рот рукой. Должна же у человека быть хоть какая-то радость в жизни?

— Ха! — отреагировала Марта и совсем иным тоном спросила: — А ты давно записала его на протезирование?

— Ты о том, что в отношении клетчатого зонтика это очень вовремя? Да, давно. — Я вздохнула. — Ладно, Марта, спасибо огромное. Очень повеселились! Сюжет твоего нового романа будем обсуждать?

— Сюжет? Сейчас? Ты еще на это способна?..

— Ну-у-у… — протянула я. — Работа есть работа. Или я сажусь редактировать Леокадию де Орфез .

— В смысле Надин Мориньяк? Опять плащи и шпаги? Юная девица в мужском платье?

— Естественно.

— Ладно, передавай ей от меня привет. А я пойду за продуктами. Кстати! Ты ведь так и не сказала мне, где та булочная с твоими фирменными пирожками?

Я назвала ей адрес, объяснила, как добраться. Мы попрощались, я повесила трубку, открыла файл с рукописью Надин Мориньяк, но буквы не желали складываться в слова, и слова — в предложения. Я пошла на кухню, сделала себе кофе. Выпила. Потом постояла на террасе, посмотрела на город.

На всех балконах, балкончиках и террасах что-нибудь по-весеннему расцветало. Кроме моей террасы. Я вспомнила о «своей» фотографии в Шелгваукане среди тропической растительности и подумала, что могла бы запросто выращивать нечто подобное на просторах своей террасы, но почему-то категорически не испытываю потребности в земледелии. Попутно пришла мысль: а не полюбоваться ли мне еще разок на фотошопное творение Марты? Удивительно, до чего ловко у нее получается.

Я вернулась к компьютеру, вошла на сайт Марты, открыла свою страничку и вовсе не удивилась, что за это время там возникли две «мои» фотки — на борту шикарной яхты в обнимку с импозантным мужчиной, и в цветущем саду я сижу за столом с двумя девочками-девушками, — а еще новое сообщение Даниеля: «Спокойной ночи, любимая! Целую тысячу раз»!

Глава 8, в которой она смотрела в зеркало

«Платье из лионского шелка, от лучшего парижского портного, кружева, сработанные мастерицами Валансона, старинное бриллиантовое колье и диадема с сапфирами — бабушкино наследство, добытое предком в крестовом походе, — с дюжину перстней на всех пальцах и газовая, шитая золотом фата, фижмы и новехонький атласный корсет — ужасно тугой и неудобный, маленькие туфельки без пятки на высоченном точеном красном каблуке…

Все это она привезла с собой, и утром ее одевали служанки, она трепетала от предвкушения счастливейшего дня своей жизни. Потом сам король повел ее к алтарю старой деревенской церкви приютившего армию здешнего поместья. Король — это, конечно, высокая честь, но как счастлив был бы сегодня ее отец, боевой генерал, доживи он до этого дня…

Она почувствовала приближение слез, и в неверном свете свечей по сторонам зеркала увидела, как стали увлажняться глаза ее отражения. Но она запретила себе плакать, пусть даже это слезы долгожданного счастья. Служанки, которые сейчас раздевают ее перед первой брачной ночью, не должны видеть ее слез. Они не поймут, как можно плакать от счастья, став женой человека, который может погибнуть в завтрашней битве. После венчания она больше не видела Анри — он был занят на службе.