|
Впереди долгий подъем, вершина Демерджи нависала темным строем ровных серых скал. Подниматься оказалось легче, чем думал вначале он, путь был пологим, приспособленным для подъема татарских арб. Шли по-прежнему молча, лишь майор время от времени отпускал немудреные шуточки, напоминавшие о его сержантском прошлом. Гонжабов не обращал на реплики Ерофеева ни малейшего внимания, а Михаил отвечал односложно - он постепенно "втягивался" в маршрут. Рюкзак уже не казался неподъемным, к тому же вокруг было красиво. Осенняя Демерджи оказалась ничем не хуже летней. Скорее, напротив, без ярких красок величие древних гор ощущалось полнее. За гребнем начиналось плоскогорье - ровное, покрытое желтой осенней травой. Лишь невысокие скалы, похожие на чудовищные ребра, выпирали из-под земли, словно останки вымерших ящеров. Туристы бывали здесь редко, и Ахилло невольно пожалел, что не взял с собой фотоаппарата. На Яйле было пусто, пастухи, гонявшие сюда на выпас овец, уже ушли, чтобы вернуться ранней весной. Демерджи пересекли уже под вечер, и майор, сверившись с картой, повел группу в сторону одной из скал. У подножия темнел небольшой глинобитный домик - убежище пастухов. Внутри было пусто, сыро и темно, зато имелись очаг и даже небольшой запас дров. Здесь решили остановиться на ночь. Пока Михаил разводил огонь и ставил котелок, Ерофеев разглядывал карту: - Завтра больше пройдем, - резюмировал он. - Будет спуск, поднажмем. Можно было и сегодня еще протопать, но там ночевать негде. Простужу еще вас платков не напасешься... Гонжабов, как обычно, не реагировал, а Михаил пожал плечами. Он не возражал против того, чтобы переночевать в палатке, но, конечно, глинобитные стены лучше защищали от холода и сырости. Между тем майор внезапно хмыкнул: - А сегодня у нас торжественное собрание. Микоян должен приехать. Награждать будут. Двадцать лет Октября - не шутка! А мы с тобой, капитан, вроде как сачканули мероприятие. - Вроде, - согласился Ахилло. - Встречаем юбилей в условиях, приближенных к боевым. - А то! - Ерофеев, похоже, не уловил иронии. - Мы с тобой делом заняты, это поважнее, чем в креслах сидеть. Хорошо, успел бате телеграмму отстучать, он в семнадцатом в Красной гвардии состоял. В Иркутске. Твердый мужик! Ахилло взглянул на Ерофеева: - У меня дядя тоже был красногвардейцем. Его убили как раз на третий день после взятия Зимнего - под Пулковом. Ему только восемнадцать было. Майор кивнул: - Знаю - по долгу службы. А батя твой? Ахилло невольно усмехнулся: отец всегда считал себя вне политики. Не особо удачливый актер, Ахилло-старший в октябре 17- го был на гастролях в Твери. Так, во всяком случае, он рассказывал Михаилу. Правда, из некоторых намеков Ахилло-младший догадывался, что отец встретил победу большевиков далеко не с радостью. Похоже, Ерофеев понял: - Видать, тебя не в том духе воспитывали, капитан. Небось знаешь - кое-кто не одну тетрадь исписал про твоего батю, да и про тебя. Что вы, мол, как редиска - красные сверху, белые изнутри. Ты не обижайся: не доверяли - ты бы в Большом Доме не работал. - А про тебя писали? - осведомился Михаил, немного уязвленный подобным снисходительным тоном. Майор даже приосанился: - А то! Будто мой батя из кулаков, писали. И что я на заставе японцами завербованный, писали. И что комсорга роты послал по матушке - писали. А как же! Только мне, капитан, на это начхать. И тебе должно быть начхать. Верят нам, а что пишут, так время такое, да и дураков много. А делу нашему я предан - это все знают. Потому и в спецвойска пошел. А ты, между прочим, чего? Ахилло на мгновение задумался и вдруг ответил честно, как и думал: - Мне казалось, что это работа для умного человека. |
