— Нет. По крайней мере, так не кажется, — возражаю я.

— Все равно.

— Морса ждут тяжелые времена, если это правда. Можно ли связаться с ним напрямую? Как узнать его номер? Тот, по которому он ответит.

— Молитесь. Да бросьте, вы его тоже терпеть не можете. Все пассажиры ненавидят Морса. Он погубил нашу фирму.

— Но вы продолжаете здесь работать.

— А вы продолжаете покупать билеты.

— Уламывайте тех, кому повезло. Это сплошной континуум. И вам тоже не выскочить из круга.

— Я передам Линде записку. Человек-словарь.

Надеюсь, прежде чем влипнуть обратно в свою игрушку, Пинтер успел добежать до телефона, чтобы организовать ковровую дорожку на посадочной полосе к моему прибытию в Омаху. Ну или хотя бы водителя, встречающего меня на выходе с табличкой, на которой кособокими прописными буквами значится мое имя — почти без грамматических ошибок. Это добавило бы пикантности моему прибытию. Сделало бы его похожим на настоящее прибытие, а не на очередной шаг к следующему отъезду.

Я выбираю напиток, и — да, правда, улыбка стюардессы кажется чуть шире, нежели вымеренная до миллиметра лицевая парабола, предписанная уставом «Грейт Уэст». Стюардесса — не свободный человек, как вы или я, если ее поведение отклоняется от нормы, то это неспроста. Федеральные законы управляют ее жизнью: определяют продолжительность смены и часы отдыха, допустимое потребление алкоголя и медицинских препаратов. Все остальное записано в ее контракте с авиалиниями. Даже длина шнурков оптимизирована — две петли, не больше. Правда, обуви на шнуровке она не носит, это запрещено. Вдруг споткнется о шнурок, помогая какому-нибудь достопочтенному менеджеру по продажам выбираться через аварийный выход?

И как это я умудрился принять дружелюбные ухмылки соратников за насмешку и презрение — сам не пойму. Все равно что перепутать торжественный банкет в свою честь с последним ужином заключенного перед казнью. Впрочем, события-то и впрямь довольно похожие: неожиданное внимание со стороны людей, которые прежде тебя игнорировали, телеграммы, репортеры, носовые платочки. Может, не так уж я и ошибся.

В окошко я вижу, как на меня неумолимо надвигается Омаха, но сей грозный облик порожден скорее моими надеждами, нежели ее собственным величием. В прошлые приезды город казался мне каким-то потерянным, словно утративший актуальность проект, который до сих пор держится на плаву лишь по инерции, благодаря государственным субсидиям и подачкам двух-трех патриотично настроенных миллиардеров. Но на сей раз он вполне может обернуться восставшей из пучин Атлантидой. За высотные здания, уныло торчащие на урбанистическом горизонте, цепляются клочья тумана. Близится полдень, машин на дорогах немного, но движение агрессивное. Омаха, город-загадка. Обиталище «МифТек», направляющей десницу нашу вдоль полок супермаркета к замороженной пицце и сырным палочкам, на вид убогим и по бешеной цене, ну и черт с ним. Наши деньги, как хотим, так и тратим.

Что бы это ни было, я хочу в этом участвовать. Чтобы спастись от них — стань одним из них. Самолет пристыковывается к «рукаву», и я становлюсь в очередь на выход. Я жажду получить не просто работу, но гражданство — теплое местечко в кругу избранных. Пока еще на стройке царит бардак, окончательный порядок не наведен, но я должен попасть на борт до того, как их структура закрепится бесповоротно, — иначе останусь зрителем. Мишенью. Даже если окажется, что «МифТек» — компания двадцатипятилетних юнцов, соревнующихся в меткости обстрела мусорной корзины и жующих протеиновые батончики, что ж, значит, к этому и катится мир, а я все равно хочу с ними. Великие перемены порой начинаются с гаража.