И конечно, я вытаскиваю тот пошлый рассказик, который накатал после смерти отца, перед моим печальным годовым отпуском, когда мне постепенно открылся истинный смысл песен о дорогах. Рассказик получил свою порцию издевательских насмешек, а потом поселился в кармане моего дорожного пиджака, где и истлевает потихоньку до сих пор. Сюжета не помню, честное слово, помню только, что написал его в ту самую ночь, когда понял: полоскать мозги несчастным, неизвестно почему вдруг оказавшимся за бортом, — вовсе не мечта моей жизни, надо положить этому конец, все, стоп. В ту ночь я и состряпал свой план, черт знает где, валяясь в джакузи очередного люкса в «Хомстеде» с бутылкой холодного пива. Бутылку я не удержал в мыльной руке, она выскользнула и разбилась об пол. Пришлось вылезать, вытираться, сливать воду и собирать осколки наощупь — стекло было прозрачное.

— Прошу прощения. Я сидел сзади, перепутал место. Вот это кресло, где у вас что-то лежит, кажется, мое.

Этот голос я раньше слышал только в мечтах, где он представлялся мне на пол-октавы ниже и откровенно смахивал на голос отца в пятьдесят лет, когда тот взял на себя представительские функции и перестал доставлять газ лично, что весьма подстегнуло его беспощадного конкурента, обосновавшегося далеко от нас, в Сент-Поле, но активно продвигавшегося на запад. Лицо, однако, знакомо мне по портретам в журнале. Мне нравилось думать, что эта покрытая золотистым загаром, не отмеченная возрастом кожа игрока в гольф и теннис — эффект фотошопа, но оказывается, вживе она выглядит даже лучше, чем на снимках. Правда, есть и нечто новое — морщинки вокруг глаз, явно следствие стресса, нотка горечи в его дыхании — запах провала, бесприютности, работы «на себя».

Я собираю свои вещи, запихиваю их в карман на спинке сиденья и делаю попытку встать, но он жестом велит мне не беспокоиться.

— Сегодня вы — царь. Сидите на своем троне, не двигайтесь. Зовите меня Сорен. У меня такое ощущение, будто мы давно знакомы, Райан. Кристина, бутылку белого. Большую, не эту скупердяйскую мелочь.

— Да, сэр.

— Холодную, не комнатной температуры.

— Таких не держим. Примите извинения. — Видимо, их дежурная шутка. Всем известно, что уровень сервиса опустился ниже плинтуса и никто, в том числе и начальник, не знает, как исправить положение. Еще денег, душевую кабинку при его кабинете… но по большому счету он все равно в одной лодке со всеми нами.

Морс усаживается рядом со мной, мы обмениваемся рукопожатием, потом принимаем расслабленные позы, и наши локти сталкиваются на подлокотнике. Он первым убирает руку, чтобы мне было удобнее. Самолет тарахтит, подпрыгивает, как будто под ним галечный пляж, звенят стаканы на каталках стюардесс.

— По подсчетам наших математических гениев, — начинает Морс, — вы у нас на данный момент десятый. Мои поздравления. Полагаю, вы ожидали совместного ланча, но наше свидание состоится здесь и сейчас. Неделю назад мы посовещались с руководством и решили, что с октября я меняю позицию. А так, кстати, даже лучше, больше смысла — разделить с вами сам торжественный момент.

— Ну да. — Я вернулся к тому, с чего начинал. К односложным ответам. Они куда выразительнее.

— Тут было забавное происшествие.