Этого тетя допустить не могла. Думаю, именно поэтому она всегда была так терпелива и спокойна с моей матерью. Тем и взяла. Тем и выиграла.

Потом, став совсем взрослой, я говорила с матерью о том, как же все-таки так получилось, как же так и не забрала она к себе свое дитя, которое отдавала лишь на время собственной учебы.

— Приеду, совсем уж соберусь тебя увезти. А тут эта Таня… Жалкая, бессловесная… И больно за нее. И вижу, что тебе с ней лучше.

Мать умела жалеть. Это чистая правда. Она не всегда умела жалость свою показывать.

Спасибо, что не забрала.

Итак, я упаковалась всерьез, готовая наконец-то зажить своей семьей, с мамой и братиком. Со всей этой горой пряников, сухарей, сушек…

Поехали на вокзал. Мы трое — уезжать насовсем. А тетя — тетя только проводить — и все. И до свидания. Приезжай, не скучай.

Как же я ненавижу вокзальные запахи, звуки… «Крик станций: останься! Вокзалов: о жалость!.. В окошечках касс — Ты думал — торгуют пространством?..»

В окошечках касс торговали пространством вяло. Тянулись очереди. Маме требовалось «прокомпостировать» билет. До сих пор не знаю, что это такое, но слово ненавижу.

Вокзальный запах — сортира, грязных человеческих тел, паровозного угля — вызывал тошноту. Измученные, некрасивые люди спали на каменном полу вповалку, обнимая свои мешки со столичными гостинцами, в бусах из сушек.

Мы с Гришенькой сидели на большом мамином чемодане. Братик устал и задремывал, привалившись ко мне. На его бледненьком личике проступали голубые прожилочки. Иногда он судорожно вздыхал. Мой бедный, маленький, родной терпеливец.

Очень много тоски и дикой опасной стихии витало в атмосфере вокзала.

Я была верна своему слову: я уезжала. Я глаз не сводила с небольшого чемоданчика, выданного мне для сборов тетей Таней, следила, чтоб не украли. Тетя безучастно стояла рядом, ожидая мать.

Наконец та вернулась с прокомпостированными билетами. Тетя взяла меня за руку и подняла мой чемоданчик.

— Ну, мы пойдем, она совсем засыпает. До свидания, Нина.

Мать прильнула ко мне, дрожа всем телом. Она всегда дрожала, прощаясь со мной.

Но вот она выпустила меня из своих объятий. Подхватила уснувшего совсем Гришеньку..

— Ну, прощайте, не обижайтесь, если что не так. Не поминайте лихом…

«Кто может знать при слове „расставанье“, какая нам разлука предстоит…»

Больше я никогда не просилась уехать с мамой.

Дед Мороз и его подарки

Елку мы обычно наряжали 31 декабря. Я и не догадывалась, что елка имеет отношение к какому-то другому празднику. Новогодняя елка — какие могут быть вопросы!

Елка сама по себе казалась чудом. Она пахла хвоей, а украшенная, сияла огнями и разноцветными игрушками. На макушке волшебного дерева всегда красовалась пятиконечная звезда. И опять же — какие могут быть вопросы: звезда водружалась в честь Кремлевских звезд — это же любому ясно.

Новый год — единственный праздник, когда мне можно было не ложиться спать хоть всю ночь. Впрочем, это меня не особо воодушевляло: мой организм устроен таким образом, что разрешай не разрешай, а после девяти я усну сама по себе, хоть сидя, хоть стоя. Но лучше лежа, конечно. Зато и встаю всегда в шесть утра.

Но, конечно, в новогоднюю ночь очень хочется посидеть вместе со всеми. Это же ночь после волшебства! Оно случается всегда 31 декабря.