— Лэхаим! — повторили мы все и тоже выпили.

Лэхаим! За жизнь!

Мы сидели в гостиной Карен в её доме в Детройте и смотрели телевизор. Зазвонил телефон. Карен взглянула на определитель звонившего.

— Гмм, — это было всё, что она сказала, прежде чем принять вызов. Сигнал видеофона был выведен на телеэкран, которому пришлось растянуть картинку больше, чем позволяло её разрешение; возможно, старые биологические глаза Карен этого раньше не замечали.

— Остин, — сказала она появившемуся на экране мужчине с ястребиным лицом. — Что стряслось?

— Привет, Карен. Э-э… кто это с тобой?

— Остин Стейнер, Джейкоб Салливан.

— Мистер Стейнер, — сказал я.

— Остин мой адвокат, — сказала Карен. — Ну, один из них. В чём дело, Остин?

— Гмм, это… э-э…

— Деликатное дело? — сказал я и встал. — Я пойду… — я чуть не сказал «приготовлю кофе», но это было бы смешно. — Пойду схожу кое-куда.

Карен улыбнулась.

— Спасибо, милый.

Я удалился, чувствуя спиной взгляд Стейнера. Я пошёл в другую комнату — комнату, посвящённую хобби Райана, делам давно минувших дней. Я осматривал комнату, почти не обращая внимания на доносящиеся из-за двери тихие голоса, когда услышал, как Карен зовёт меня:

— Джейк!

Я заторопился обратно в гостиную.

— Джейк! — повторила Карен, на этот раз тише. — Думаю, ты должен это услышать. Остин, повтори то, что мне только что рассказал.

Лицо Стейнера скривилось ещё больше, словно ему в рот попало что-то очень неприятное на вкус.

— Сын миз Бесарян, Тайлер Горовиц, обратился ко мне с ходатайством об утверждении её завещания.

— Её завещания? — переспросил я. — Но ведь Карен жива.

— Тайлер, похоже, считает, что биологическая версия Карен скончалась, — сказал Стейнер.

Я посмотрел на Карен. Эти искусственные лица и правда не слишком хорошо передают эмоции; я понятия не имел, о чём она думает. Однако я тут же повернулся обратно к Стейнеру.

— Пусть даже так, — сказал я. — Карен всё равно жива — здесь, в Детройте. И биологическая Карен хотела, чтобы эта Карен обладала всеми её юридическими правами личности.

У Стейнера были тонкие тёмные брови. Он приподнял их.

— По-видимому, Тайлер хочет, чтобы суд решил, является ли такая передача прав законной.

Я покачал головой.

— Но даже если Карен… то есть её… гмм…

— Кожура, — сказал Стейнер. — Так это называется? Её сброшенная кожа.

Я кивнул.

— Даже если её кожура скончалась, как мог Тайлер об этом узнать? «Иммортекс» не разглашает такую информацию.

— Вероятно, подкупил кого-то, — сказал Стейнер. — Ну сколько бы пришлось заплатить кому-нибудь в Верхнем Эдеме за то, чтобы он дал знать, когда кожура истлеет? Учитывая, сколько денег стоит на кону…

— А это много? — спросил я. — То есть, не всё состояние, а та часть, что причитается конкретно Тайлеру.

— О, да, — сказала Карен. — Остин?

— Хотя Карен оставила очень щедрые суммы разного рода благотворительным организациям, — сказал он, — Тайлер и две его дочери являются единственными частными лицами — бенефициарами завещания Карен. Они должны унаследовать свыше сорока миллиардов долларов.

— Бог ты мой, — сказал я. Не знаю, за сколько я бы продал свою собственную мать, но если оценивать грубо…

— Ты не должна идти с этим в суд, Карен, — сказал Стейнер.