|
- И ты поедешь? - воскликнул Адам. - Поеду, голубчик. Эмигрировал капитаном, капитаном и вернусь... Из-за Малаги я мог бы наделать глупостей. Завтра мы в последний раз обедаем вместе. Если я не уеду в Санкт-Петербург в сентябре, туда уже нельзя будет ехать морем, а я не богат, я должен обеспечить Малагу. Нельзя же не позаботиться о будущем единственной женщины, которая сумела меня понять! Малага считает меня храбрецом. Малага считает меня красавцем! Малага, возможно, изменяет мне, но за меня она бросится... - В обруч и преспокойно снова опустится на спину лошади, - перебила его Клемантина. - О, вы не знаете Малаги, - с горечью сказал капитан, кинув на Клемантину полный иронии взгляд, который обеспокоил ее и заставил призадуматься. - Я скажу “прости” деревцам этого прекрасного леса, где любят гулять парижанки, где любят гулять изгнанники, нашедшие здесь себе родину. Я уверен, что глаза мои больше не увидят зеленую листву деревьев, которыми обсажены аллея Принцессы и аллея Придворных дам, не увидят акаций и кедра на полянках... Как знать, может быть, когда я буду в Азии, послушный велениям могущественного императора, под знамена которого я встал, когда, явив чудеса храбрости, рискуя собственной жизнью, я, возможно, дослужусь до командования войском, как знать, может быть, тогда я с сожалением вспомню о Елисейских полях, куда однажды был приглашен вами покататься. Так или иначе, я всегда с сожалением буду вспоминать суровость Малаги, той Малаги, о которой я сейчас говорю. Это было сказано таким тоном, что Клемантина невольно вздрогнула. - Так вы очень любите Малагу? - спросила она. - Я пожертвовал ради нее той честью, которой мы никогда не жертвуем... - Какой честью? - Честью, которую мы любой ценой хотим сохранить в глазах нашего кумира. После этих слов Тадеуш замкнулся в неприступное молчание и нарушил его, только когда они проезжали Елисейскими полями. Показав на дощатый балаган, он сказал: “Вот цирк!" Незадолго до обеда он пошел в русское посольство, оттуда в министерство иностранных дел, а утром, до того как встали графиня и Адам, уехал в Гавр. - Я потерял друга, - узнав об отъезде графа Паза, сказал Адам, на глазах которого выступили слезы, - друга в подлинном смысле слова, и я не знаю, что заставляет его бежать от нас, как от чумы. Мы слишком большие друзья, чтобы рассориться из-за женщины, - сказал он, пристально глядя на жену, - а между тем все, что он говорил вчера о Малаге... Но ведь он ни разу даже не прикоснулся к этой девице... - А вы откуда знаете? - поинтересовалась Клемантина. - Видите ли, мне, конечно, было любопытно повидать мадемуазель Тюрке; она, бедняжка, так и не может объяснить себе абсолютную холодность Тад... - Довольно, сударь, - прервала его графиня. “Уж не стала ли я жертвой возвышенной лжи?” - подумала она, уходя на свою половину. Не успела она додумать этой мысли, как Константен подал ей следующее письмо, которое Тадеуш написал ночью. "Графиня, искать смерти на Кавказе, унося в сердце ваше презрение, выше моих сил: надо исчезнуть полностью. Я полюбил вас с первого же взгляда так, как любят женщину, которая навсегда останется нам дорогой, даже если она нам неверна; я обязан Адаму, избранницей которого вы стали и за которого вышли замуж; я беден, я добровольный и преданный управитель вашего дома. Но моя несчастная доля представлялась мне сладчайшим благом. Чувствовать себя необходимым, полезным, обеспечивать вам роскошь и благосостояние - какой неиссякаемый источник наслаждения! Радость переполняла мне сердце, когда дело касалось Адама, судите, что я испытывал, когда причиной и целью этой радости была обожаемая женщина! В любви я познал радости материнства. |
