Вторым взрывом её выбросило из кузова в придорожную канаву с подтаявшей грязью и остатками снега. Весеннее месиво смягчило удар о землю, но всё-таки удар по спине был такой силы, что она на какой-то миг потеряла сознание, ухнув в пропасть, где было спокойно и мягко, но потом снова вынырнула в действительность с запахом динамита и горящей солярки.

Сквозь кровавую пелену на глазах Настя увидела полыхающую полуторку, развернутую поперёк дороги. Следующий снаряд грохнул в лесу, как ножом срезав верхушку высокой сосны. С трудом приподнявшись на колени, она нашарила автомат и стала карабкаться на дорогу к машине, чтобы помочь шофёру. Тело казалось тяжёлым и чужим, а голова заполненной зудящим писком на высокой ноте. Неподалёку от грузовика окровавленным комком лежал Бром.

— Бром, Бромушка, ты жив?

От лёгкого прикосновения руки веки пса слабо затрепетали. Живой!

— Сейчас, сейчас, родной! Погоди, не умирай!

Нетвёрдыми ногами она добралась до машины, убедиться, что шофёру уже ничем не поможешь, и вернулась обратно. Почуяв хозяйку, Бром попытался приподняться, но снова упал. Настя вытащила из кармана скатку бинта, с которой никогда не расставалась, и туго перебинтовала собачий бок. С набухших водой рукавов ватника на собачью шерсть струйками стекала грязь.

Голова по-прежнему кружилась, но мало-помалу она приходила в себя, начиная более чётко видеть контур ближнего леса и белую гряду облаков посреди ясно-синего неба над соснами. Самым страшным было непонимание, в какую сторону идти к своим. Вперёд? Назад? Вполне может быть, что большая часть дороги осталась позади, и в паре километров отсюда позиции наших. А может, расположение немцев. Настя заметила, что в канаве, куда её выбросило, темнеет кусок брезента из кузова. Бром тихонько заскулил, и звуки его голоса подтолкнули её к действию. Черпая голенищами сапог болотную жижу, она снова соскользнула вниз за брезентом, чтобы положить на него Брома. На руках тяжёлую собаку не снести — только волоком.

Упираясь пятками в землю, она потащила волокушу с Бромом по колее, накатанной колёсами полуторки. Через каждые несколько метров приходилось останавливаться и отдуваться. Несмотря на то что холодный ветер насквозь прохватывал мокрую одежду, Настю то и дело бросало в жар и тогда перед глазами начинали маячить мелкие чёрные точки, которые то расплывались, то, наоборот, приобретали невероятную чёткость и цветность. Когда она поняла, что скоро совсем выбьется из сил, в глубине чащи послышались голоса, сначала еле различимые и вдруг, как камнепад, отчётливо-резкая немецкая речь и автоматная очередь.

Мгновенно распластавшись на земле, Настя поползла с дороги в лес. Брезент с Бромом цеплялся за кусты и бился о кочки.

«Только не заскули, только молчи», — мысленно молила она пса, чувствуя в жилах бешеный ток крови. Голый весенний лес просматривался насквозь. Она едва успела укрыться за поваленным деревом, как с противоположной стороны на дорогу вышли три немца с автоматами наизготовку. Закусив губу, Настя рукой прикрыла пасть Брому. Он дёрнулся, но не издал не звука, словно уразумев близкую опасность.

— Проклятый лес, — громко сказал один из немцев. Он настороженно осмотрелся вокруг и дал очередь по кустам, поверх Настиной головы. Она вжалась в мокрую землю:

— Господи, помоги! Господи, спаси и сохрани!

— Эй, парни, поворачивайте назад, скоро обед! — позвали из леса.

Не веря своей удаче, Настя увидела, как немцы развернулись обратно и расторопно исчезли в глубине чащи. Для верности она полежала в укрытии ещё минут пятнадцать, показавшихся вечностью.