А она, народный ботаник республики, вся покраснела, мнется, лицо ладошкой прикрывает, как монашенка в борделе, и шепелявит, вследствие снятого протеза: «Как же я, извиняюсь, могу на него смотреть? Он же, пардон, не одет! Но раз он находится в постели Георгия, то, значит, это и есть Георгий! Какие у вас могут быть на этот счет сомнения?»

Тогда капитан Чугунный, вечная ему память, командует: «Фиксируй, Завальнюк: соседка опознала потерпевшего, – и на основании опознания оформляй документы на Георгия Свиристенко».

Ну, оформили мы все, что положено, потерпевшего труповозка забрала, только мы уходить собрались – открывается дверь и в квартиру вваливается мужик. Смотрит на нас этак с непониманием. Оглядывается по сторонам и орет: «Зинаида! Опять, так тебя и разэтак, полный дом мужиков привела? Подавай борщ, муж с работы вернулся!»

Капитан Чугунный вежливо так этого мужика спрашивает: «Ты кто?»

А тот, понятное дело, в рифму ему отвечает: «Конь в пальто! А вот ты, мужик, кто такой и что у моей Зинки в неурочное время делаешь?»

«Я, – отвечает капитан, – капитан милиции Чугунный» – и в доказательство своих слов протягивает удостоверение.

«А мне, – тот отвечает, – все это по барабану. Хоть ты чугунный, хоть оловянный, хоть по уши деревянный. Зинка моя и полковников приводила. Не ты первый, не ты последний. Так что давай, капитан, проваливай и дружков своих прихвати».

Но капитан Чугунный, вечная ему память, не такой был человек, чтобы какой-то штатский над ним возобладал! Он глаза выпучил, горло прочистил и как рявкнет, что даже штукатурка посыпалась: «Кто такой, предъявить документы!»

Тот-то мужик, видать, немного струхнул, попятился и паспорт сует: «Так и так, проживаю здесь, Георгий Свиристенко моя личная законная фамилия».

«Отставить! – продолжает сердиться капитан. – На Георгия Свиристенко уже оформлена справка о смерти, так что одно из двух – или ты не Свиристенко, а кто-нибудь другой, и тогда отправляйся без скандала по месту регистрации, или мы незамедлительно приступаем к кремации!»

– Так что сам видишь, Гудронов, как важно для следствия, чтобы потерпевший имел при себе документы! – закончил Василий Ликбезович. – Только ты понятую-то приведи, а то нехорошо получается – документ обнаружили и к делу приобщили, а свидетелей этому не имеется!

Судя по звукам, Гудронов поспешно удалился в коридор.

Лола осторожно приподнялась и выглянула в щелку между занавесками. В комнате, рядом с письменным столом, под которым, как она знала, располагался «потерпевший», сидел плотный коренастый мужчина лет сорока с широким мрачным лицом глубокого и убежденного пессимиста. Тут же на пороге появился второй милиционер, значительно моложе, выше и худее, с розовыми оттопыренными ушами и жизнерадостной веснушчатой физиономией умеренно пьющего человека. Он вел, осторожно придерживая за руку, недовольную тетку лет семидесяти в цветастом ситцевом халате.

Остановившись посреди комнаты, тетка решительно прокашлялась, уперла руки в бока и густым матросским басом осведомилась:

– Ну, и долго вы меня будете от домашней работы отрывать? У меня, между прочим, зять в восемнадцать часов с работы возвращается, и к его приходу борщ должен быть сготовлен!

– При чем тут ваш зять, понятая? – опрометчиво спросил мрачный милиционер с удивительным отчеством Ликбезович.