О том, кого я выгнала в ту ночь из театра, я узнала через несколько дней, как следует получив по носу за свою импровизацию.

В тот день я, как обычно, явилась на репетицию и тут же была сражена известием о смерти поэта Олега Григорьева, стихи которого очень любила. На столе Бориса Юрьевича стоял портрет поэта. Портрет того вечно пьяненького бомжика, которого я выгнала из театра.

В итоге я репетировала под музыку голоса Бориса Юрьевича, который взял на себя организацию похорон. Наконец я не выдержала и присела рядом с не менее уставшим Понизовским. Он вручил мне список людей, которых нужно было обзвонить. Весь оставшийся день я была вынуждена сообщать людям о смерти Олега Григорьева.

– Представляете, он заходил ко мне буквально вчера, – Понизовский подпирает тяжелую голову кулаком. – Я ему говорю, давай посидим, чаю попьем или, может быть…

А он – ничего не хочу, я так устал…

Борис Юрьевич сообщил заранее, что мое лицо сначала будет покрыто нескол