— Совершенно стандартный тупой подъезд, бледно-желтые стены, как в санатории для пенсионеров, миллионы таких домов, таких лестниц, хорошо хоть ступеньки не корявые, чем он может нравиться? Какой этаж? Наверное, пятый! И перила зеленые — дурость. Чистый он, правда, краска на стенах ровно лежит, слов неприличных никто не нацарапал…
И вдруг я почувствовала, что и мне нравится этот подъезд!
— Ну, вот, кажется, мы и пришли, ты говоришь, шестьдесят шестая?
— А Игорь будет через десять минут, — сообщила нам девица в шароварчиках и сетчатой маечке на голое тело, — он ушел провожать Алину.
Девица изгибалась и колыхалась, словно дымок из бутылки.
Дочь капитана Джанэй, шепнула мне Наталья, помнишь, в лагере пели? Ага, была такая песенка: «Дочь капитана Джанэй, вся извиваясь как змей, среди матросов-воров танцует танго цветов».
Девица как-то неспокойно глянула на нас, провела в комнату, сама села на диван, скрестив по-турецки ноги, но лишь сели и мы, на очень неудобные венские стулья, вдруг поспешно встала — ах, я должна позвонить! проколыхалась от стены к стене вдоль узкого коридорчика — я тут же испарилась. Глухо ухнула, как пробка, ударом всаженная на место, входная дверь.
— Непоследовательная какая-то особа, — сказала я.
Наталья встала и начала расхаживать по комнате. Эге, эге, говорила она, кассета, если ее поставить, на ней окажется какая-нибудь бардовская классика — Высоцкий или Галич, клянусь.
— Включи!
— Нет, неудобно.
Квартира была двухкомнатная, но дверь во вторую комнату была закрыта плотно, видимо, на ключ. Я обратила на эту детальку внимание Натальи.
— Не доверяет Игорь своему гарему! — Она засмеялась.
— Сомнительный дух в гареме, наверное!
А вот, гляди, балкон, размышляла она, продолжая расхаживать по дому, как Татьяна Ларина в отсутствие Онегина, что на балконе, интересно? ой! Она позвала меня. Смотри, собака!
— Я — не собака! — И мы опять захохотали.
На балконе спала палевая лайка.
— Знакомитесь с жильем? — он вошел неожиданно и бесшумно. — Впрочем, Ольга, кажется, у меня уже была?
Я оглянулась, но тут же скорее глянула на Наталью: она смотрела на него пристально и многозначительно, будто сейчас примет какое-то очень важное для себя решение. И он, прямо и не мигая, глядел на нее. «Игорь, — представила я, — а это Наташа». Он, не отводя от Натальи взгляда, протянул руку, опустил щеколду на балконной двери, приоткрыл ее и позвал: «Пальма!»
Собака встрепенулась и прыжком встала.
Я увидела через стекло, какая она крупная и мускулистая.
— Вы, Наташа, боитесь собак? — усмехнулся он.
— Нет. — Она тоже усмехнулась. — Я вообще мало чего на свете боюсь.
— Хорошо, если бы кто-нибудь из вас… — он покосился в мою сторону, — поставил бы чай.
Я намек поняла. Роль подруги главной героини уготована мне с детства!
Вернувшись из кухни, я застала их мирно беседующих. Он включил записи. То, что пел именно Высоцкий, меня уже не удивило. В конце концов устаешь удивляться. Песня, которую и сейчас крутят в магазинах: «Живешь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно…», почему-то меня волнует…
— О чем беседуете?
— О политике, — пошутил он. — О чем еще можно говорить с очаровательной женщиной?
— Черный юмор, — сказала я, — особенно в наше время.
— Спасибо за комплимент, — запоздало поблагодарила она. |