— Это его прапрадедушка Лермонтова того?

— Нет, — она засмеялась.

— Хоть бы фамилию сменил, деятель!

Наталья опять засмеялась.

— Кажется, я его вспомнила, у него еще такой голос плаксивый.

— Приятный у него голосок!

Смутно маячил в памяти какой-то кудрявенький с длинным носом.

— И нос, как у Буратино?

— Нет, что ты! Он на Мальвину больше похож, такой миленький!

Наталья хохотала, как дитя. Мы договорились встретиться возле дома, где поэт проживает.

По дороге девицы ворковали. Лялька с придыханием описывала неземные достоинства своего жениха-директора. Мужские и человеческие достоинства вообще как-то неравномерно распределяются между директорами, бизнесменами и слесарями-сборщиками, к примеру, не удержалась и съязвила я. Настроение у меня, надо сказать, было препаршивым. Ирка стучала по асфальту итальянскими каблуками, нудно пересказывая в который раз, как ее гениальное дитя лопочет: «Курочку Рябу»: дед би, би, баба би, би, би, ико па-о-о…

Я забыла сказать, что сеструха вырядилась как могла: обтянула фирменными штанами задницу, красную майку нацепила, обнажив все, что требует мода. А Лялька нарумянила свои персики, я хмыкнула — ну, точно как матрешка.

Слушать их было мне невмоготу. И Наталья представилась мне при свете гнусного настроения обыкновенной стервой. Что я мучилась, какая она — такая ли, другая ли, обычная стервозная бабец, хищная кошка, рысь, и никакой в ней глубины необыкновенной или интуиции потрясающей. Выдумки все мои. И фигура у меня лучше. А Ирка, и та, хоть она глупее Курочки Рябы, но смазливей Натальи. Ирка, кстати, и сочинила, что Наталья — настоящая ведьма. Начиталась ширпотреба, теперь у нее ведьмы и вампиры в башке, Ольга, ты не представляешь, но Шурик у меня отсасывает энергию, вот как она теперь соображает. Дура ты, говорю, ты просто устаешь, девчонка маленькая, а он жрет, как лев, надо без конца ему готовить. Сама ты дура, она еще и обижается, он точно вампир, вялый такой, только спирту жахнет — оживает.

Я спросила потом, шутя, у Натальи — ты, того этого, не ведьма? Ирина утверждает, что наверняка. Она как-то невесело рассмеялась:

— Сейчас каждая вторая интересничает, все в экстрасенсы записались, чтобы нравиться мужчинам.

Если он у тебя энергию ворует, что ты за него так держишься, клещами не оторвать? Ирка Шурику заливает, что может, если очень, ну просто очень сильно сосредоточится, сдвинуть взглядом зубочистку. И вбила ему в голову, что всегда точно почувствует, когда и с кем он ей изменит. А если вдруг узнает, то кое-чего его лишит. И поскольку Шурикина мамаша убеждена, что невестка сына приворожила (сын ей представляется умником и красавцем, а Иришка ему не парой), то и Шурик во всю ее демагогию поверил. Гляди, проверит, пугаю я ее, а ты ничего не почувствуешь. Разоблачит он тебя, хитрую лису! Ох, бабы! Наталья, ты права, что нас не любишь!

— Любопытно, девочки, влюблена ли она в своего поэта? — Ирка, наконец-то, сменила тему. — Он ей, конечно, стихи посвящает — средь шумного бала случайно, однажды я встретил тебя, была ты красива, но очень чего-то…

— Хороший поэт Тютчев, — Лялька сделала мечтательные глаза. Мы дошли до перекрестка и остановились.

— Наверное, посвящает, — сказала я, — она, кстати, просила обратить внимание, не стал ли у нее косить глаз.

— Чего?! — удивились Лялька и Иришка одновременно. Красный свет, прохода нет.

— Балдеет Наташка все, — осуждающе сказала сестра, — добалдеется. Старость у женщины быстро наступает.

— Точно, — подтвердила разумная Лялька, — она окажется, как попрыгунья-стрекоза!

— Уже зеленый свет, девочки, а мы все стоим и сплетничаем.