Анна Дэбаред склоняется над столом и наконец-то произносит:

— Да, думаю, вы правы, я часто гляжу на них то из коридора, то из своей спальни, потому что бывают вечера, когда и я не знаю, что делать с собою.

Шовен едва слышно произнес одно слово. Взгляд Анны Дэбаред медленно погас от обиды, сделался каким-то сонным.

— Продолжайте.

— Кроме этих прогулок, дни мои расписаны по часам. Я не могу продолжать дальше.

— У нас осталось слишком мало времени, продолжайте.

— Завтрак, обед, ужин всегда в одно и то же время. А вечера… Вот однажды мне и пришла в голову мысль об этих уроках музыки.

Они допили вино. Шовен заказал еще. Группа мужчин у стойки еще больше поредела, Анна Дэбаред снова выпила, жадно, будто умирала от жажды.

— Уже семь часов, — предупредила хозяйка.

Они не услышали. Совсем стемнело. В дальний зал кафе вошли четверо мужчин — из тех, что решились растратить какое-то время попусту. Радио оповещало мир о том, какую погоду ждать назавтра.

— Так вот, я сказала вам, что мне пришла в голову мысль об этих уроках музыки, на другом конце города, ради моего любимого малыша, и теперь я уже не могу без них обойтись. Ах, как же все это нелегко. Вот видите, уже семь часов.

— Сегодня вы вернетесь в этот дом позже обычного, вы придете туда попозже, возможно, даже чересчур поздно, этого не избежать. Вам надо свыкнуться с этой мыслью.

— Но ведь всему должно быть свое время, свой час, а как же может быть иначе? Признаться, я уже и так на целый час опоздаю к ужину, если учесть время на дорогу. И потом, совсем забыла, нынче вечером в доме будут гости, званый ужин, на котором мне непременно надо присутствовать…

— Но вы ведь и сами понимаете, что все равно явитесь туда с опозданием, иначе уже не получится, ведь так?

— Да, знаю, иначе уже не получится…

Он выждал. Она заговорила с какой-то безмятежной кротостью:

— Знаете, вот еще что, я рассказывала моему малышу обо всех женщинах, которые жили до меня в комнате за тем буком и которые теперь умерли, да, умерли… а он, сокровище мое, попросил: я хочу их увидеть, мама. Ну вот, теперь я рассказала вам все, что могла…

— И вы тут же пожалели, что заговорили с ним обо всех этих женщинах, и принялись рассказывать ему, куда поедете в этом году на каникулы, через несколько дней, на берег совсем другого моря, не такого, как это, ведь так?

— Я пообещала, что мы поедем с ним на море, в теплые края. Через две недели. Он был так безутешен, узнав о смерти всех этих женщин…

Анна Дэбаред снова выпила вина, оно показалось ей крепким. Настолько, что, когда она улыбнулась, глаза ее подернулись влагой.

— Время идет, — проговорил Шовен. — А вы все больше и больше опаздываете.

— Когда опаздываешь так сильно, — возразила Анна Дэбаред, — когда опаздываешь так безнадежно, как вот я сейчас, то, думаю, это уже ничего не может изменить, разве что только ухудшить положение… или совсем наоборот.

Теперь уже у стойки остался всего один-единственный посетитель. Четверо других в зале, то и дело замолкая, вели между собой неспешную беседу. Появилась парочка. Хозяйка обслужила их и снова принялась за свое красное вязанье, до того момента заброшенное из-за притока клиентов. Сделала потише радио. Заглушая звуки песенки, с набережной ворвался шум моря, слегка разбушевавшегося тем вечером.

— А с тех пор, как он понял, что именно этого она ждет от него больше, чем чего бы то ни было еще, пожалуйста, скажите, почему бы ему не сделать это чуть позже или… скажем, чуть раньше, а?

— Понимаете, я ведь и сам мало что знаю.