Граф совершенно не удивился, что Колин обо всем догадался.

— Ты похож на нее. Ты ничего не взял от Джона.

Колин ничего не ответил.

— Разве что его проклятую молчаливость. Мой Джон мог молчать долго. И вот так же смотреть, как ты на меня. Но у меня уже нет сил поднять на тебя палку.

— Я бы этого и не позволил. Граф Розфилд печально улыбнулся:

— Нет, конечно. Я в этом уверен. Ты сильнее, чем он. Сразу видно. Но ведь ты был вынужден стать таким, верно?

Он поднял с колен документы и, немного подержав в руках, снова опустил.

— Когда мой сын покинул меня, он сделал все, чтобы навсегда исчезнуть с моего горизонта. Он изменил фамилию и уехал из Лондона. Я был слишком горд, чтобы тут же броситься за ним в погоню, а потом было уже поздно. — Он судорожно вздохнул, будто сдерживая рыдания. — Твоя мать писала мне, извещая о рождении каждого моего внука. Она не называла имени, не описывала внешность, не сообщала никаких подробностей, но я заучивал наизусть все ее послания. И я молил Бога о следующем внуке, потому что я мог тогда получить от нее весточку.

Ее последнее письмо пришло неожиданно. Она не могла снова родить. Прошло слишком мало времени, и я открывал конверт, дрожа от волнения, потому что боялся получить плохие новости о Джоне.

Колин догадался о содержании письма матери.

— Она сообщала, что мы собираемся приехать к вам. Граф кивнул:

— Да, совершенно верно. Без всякого приглашения или сомнения насчет моего желания принять вас она просто извещала меня о вашем приезде.

— До сих пор мучительно думать об этом, — сказал Колин.

Граф Розфилд отпил глоток виски.

— Да, да, это правда. Проклятая вещь — гордость. Могу вам сказать, я с трудом проглотил тогда это. Я приготовился к встрече своего блудного сына. — Голос его опустился до шепота, и плечи поникли. — Но он так и не приехал. Никто из вас не приехал.

В воздухе повисла тишина. Мерседес изо всех сил сжала руку Колина. Она знала, что он воскрешает в памяти тот день. Она вспоминала, какую роль сыграл в этой трагедии ее дядя.

Граф снова заговорил.

— Это все здесь, — сказал он, указывая на документы. — Уиллогби сделал записи обо всех контактах, которые он завязал. Я поручил ему разыскать своего сына, когда никто из вас не приехал в Розфилд. Я не думал тогда, что он уже мертв. Я предположил, что либо он передумал мириться, либо Эмили… И только через несколько месяцев Уиллогби связал ваше исчезновение с той несчастной семьей, убитой по дороге в Лондон, Его внимание привлекла фамилия потерпевших — Торн. — Граф опять улыбнулся, на этот раз с нежностью. — Это было так похоже на Джона — назваться Торном, то есть терновником. «Розфилдский терновник. Колючка ты моя». Так я, бывало, говорил ему. Он, наверное, запомнил это.

Розфилд наклонился и передал перевязанную лентой пачку документов Колину.

— Возьми их, — сказал он. — Прочти сам и узнаешь, сколько времени и сил потратил Уиллогби, чтобы найти тебя. Он приехал к Каннингтонам через несколько недель после того, как тебя забрали. Хозяева оказались не очень-то любезны.

Колин хотел узнать только одно.

—  — Где мои братья? Граф покачал головой:

— Ведь о них почти ничего не было известно. Уиллогби в конце своей жизни занимался только этим, здесь все, что ему удалось собрать. Прости меня, но после его смерти я оставил все попытки разыскать вас. У меня уже не было на это ни сил, ни желания.

Колин не ответил, но он понял графа.