Да что за издевательство?! Я кто для него? Игрушка?! Развлечение?

Видимо, мои мысленные вопли достигли апогея, и его терпение лопнуло. Когда мы вошли в гараж, он резко остановился, обернулся и раздраженно процедил:

– Ты забываешься, Анна. Ты преступница. Воровка. Мошенница. А я твой судья и твое наказание. Запомни это хорошенько. Садись в машину.

То есть вот так, да?

Не испугавшись, я лишь сильнее поджала губы и, смерив его гневным взглядом, без лишних возражений села в машину, когда он открыл передо мной заднюю дверь.

Спасибо за напоминание, зайчонок. Похоже, торчать тут мне придется долго.

Принципиально отвернувшись к окну, я отрешилась от внешнего мира, замкнувшись в себе и предоставив ему возможность делать с наказуемой преступницей все, что заблагорассудится. Может, я и не великий психолог и ни черта не смыслю в психологии маршалов, но кое-кто действительно заигрался и не видит берегов. Пускай мои мысли больше не только мои и пускай я преступница, но от этого я не перестала быть личностью. А как личность я против подобного унизительного обращения!

Изредка поглядывая в зеркало заднего вида (хотелось не только слышать ее мысли, отчего-то ставшие невероятно тихими и редкими, но и видеть лицо), Кирилл хмурился. Даже немного злился. На себя.

Вспылил, с кем не бывает… Но слишком уж она вызывающе думала! Что за глупые претензии? Что за наглые требования? Он имел полное право поставить ее на место, указав ей реальные причины подобного обращения. Только почему сейчас он тревожится о том, как это исправить? Дерьмо!

Так, в первую очередь – голос. Во вторую – щит на ее мысли. Утомляет. Выполнять.

Мы ехали долго, наверное, минут тридцать, и за это время я смогла додуматься только до того, что мне срочно нужен щит на мысли. Хотя бы на самые личные, не до жиру. Достал. Невозможно уединиться, невозможно сделать ничего личного, невозможно, в конце концов, предаться мечтам о мести! О да-а-а…

Его усилия принесли свои плоды – я начала думать не о том, как умереть, а о том, как отомстить, хоть он и запретил это. Я отомщу убийцам любой ценой. Даже ценой собственной жизни.

Задумчиво рассматривая мокрое стекло, по которому неустанно барабанили капли дождя, я старательно вспоминала все, что слышала о папиной родне. К сожалению, знала я не очень много. Раньше мне это не надо было, да и жили они в другой стране, аж за океаном, и я следила за ними только по светским хроникам, потому что это было необходимо по иным, не связанным с семьей причинам. Отец никогда и ни о ком из родных не вспоминал с теплотой, предпочитая отшучиваться и заявлять, что в его жизни есть мы, и это бесценно. Сама я пыталась наводить справки лет пять назад, но после того, как один из моих информаторов (естественно, не знавший, кем является мой отец и кто на самом деле я сама), предоставил мне аж три папки с компроматом всего лишь на младшую тетушку и ее супруга, то я поняла, что в чем-то папа был прав.

Обычно говорят: не без паршивой овцы в семье, я же для себя поняла иное – не без любимого папы в паршивой семье. И плюнула. Они не хотели знать нас, а нам было чихать на них.

До последнего времени…

Нет, не думай. Не смей! Не удержавшись, я, как ни пыталась сдержаться, всхлипнула. Чертовы нервы!

Неожиданно резко потемнело, и я не сразу поняла, что мы въехали на подземную стоянку. Приехали?

– Приехали. Возьми. – Кирилл заглушил мотор и, обернувшись, протянул мне платок. Большой хлопковый носовой платок…

Ну, спасибо, что ли…

Старательно вытирая слезы, я предпочла не смотреть на Кирилла, когда он вышел и открыл мне дверь, но все равно дернулась от неожиданности, когда он, вместо того чтобы отодвинуться и позволить мне выйти, подал руку, а затем и вовсе прижал к себе, когда я все-таки вышла.