– Я не претендую на чужое, но вы говорите загадками. Если хотите, чтобы я вернула вашу вещь, объясните, что это такое.

Ответить мне не пожелали. Пошли гудки, и я повесила трубку.

– Угрозы? – спросил Арсений.

– Что‑то вроде этого. Некто утверждает, что Раиса стала обладательницей чужого имущества.

– Да я своего лишилась! – рявкнула она и тяжко вздохнула.

– Укажи страдальцу комнату, где он может переночевать, – спокойно предложил Арсений, но мы то с Раисой хорошо его знали и оттого поежились.

– Прямо по коридору гостевая, – буркнула Раиса, кивнув Витьке.

– А‑а… – начал тот, но Арсений окинул его ленивым взглядом и как‑то уж очень скромно потупился, после чего Витька с завидной скоростью отправился на ночлег. Только за ним закрылась дверь, как Арсений повернулся ко мне:

– Ваша версия происшедшего была полной?

– Моя – да, – поспешила я ответить, точно зная, когда можно повалять дурака, а когда дорогого друга лучше не злить.

Раиса вторично поежилась под его взглядом и заныла:

– Сенечка, я как на духу… Ты же знаешь, я тебе врать не посмею, дура я, что ли… Да и не было у дядечки ничего… а про сверток я рассказывала? – моргнув, спросила Раиса.

– Какой сверток? – дружно рявкнули мы.

– У покойного Николая Ивановича сверточек был. Небольшой такой, вроде записной книжки, резиночкой перетянутый. Я когда из ванной возвращалась, заглянула в гостиную, он как раз пиджак снял, вынул из кармана сверток и погладил его рукой, видно, он чем‑то был ему дорог. А потом вновь сунул его в карман пиджака.

– И ты…

– Что – я? Само собой, было страшно интересно, что у него там, но если дядька в гостиной и пиджак лежит на спинке кресла рядом с ним, как я смогу посмотреть, что там?

– И ты отправилась спать, так и не удовлетворив свое любопытство?

– Но…

– Раиса, – произнес наш друг.

– Ну, хорошо, хорошо. Я предложила ему чаю и бросила туда немножко снотворного. А когда дядечка уснул, вынула сверток из кармана. Сеня, там не было ничего интересного. Толстая записная книжка, обложка старая, вся истрепанная, листочки выпадали, вот он ее резинкой и стянул. Хотя на записную книжку это все же было не похоже. Если честно, вообще ни на что не похоже. Написано латиницей, буковки ровненькие, в записной книжке так не пишут. А в уголке дата стояла: 1915 год.

– Может, это дневник? – предположила я.

– Может, но других дат не было. Если б я усмотрела в ней какую‑то ценность, то уж непременно бы сперла, а так на что она мне? Пусть дядечка ее гладит и радуется.

– А скажи‑ка мне, дитя порока, дядечка что, одетым спал?

Я попыталась вспомнить, был труп одет или нет? Кажется, да.

– Пиджак и ботинки он снял. Я их потом в лесу выбросила. Постельное белье я дядечке выдала, но он им не воспользовался. Лежал в брюках и рубашке, руки на груди сложил.

– А когда ты его мертвым обнаружила, где был пиджак?

– На спинке кресла. Я хоть и здорово нервничала, но все как следует осмотрела и все его вещи собрала.

Арсений прошелся по гостиной и вновь заговорил:

– Выходит, убийцу интересовала записная книжка. Дядя чего‑то опасался, точнее, кого‑то, вот и предпочел в ту ночь остаться у тебя. И спать лег, не раздеваясь, подозревая, что и здесь его смогут найти. Но ты опоила его снотворным, и он не слышал, как вошел убийца. Тот забрал книжку, придушил мужика… Если он ее забрал, чего они от тебя хотят?

– Откуда же мне знать? – возмутилась Раиса.