В довершение, на Петербург надвинулся антициклон, с ним — гололёд, лужи и дождь вместо снега. Астролягов купил новую зимнюю куртку. Схватил не глядя, первую по размеру, и только через несколько дней оценил, что приталенная аляска с накладными карманами и блестящими пряжками придаёт ему вид настолько лихой и молодцеватый, словно глупое гусарство в самом деле перекинулось с Черкезишвили, как грибок, пустило мицелий и разрослось до зримых проявлений.

Астролягов искал у себя симптомы и мучился, не обнаружив их. Он упрекал себя в моральной близорукости и буквально за несколько дней сделался мнителен, беспричинно подозрителен и опаслив.

Количество интеллигентных глупцов в журнале Черкезишвили зашкалило. Побег из «Напалма» они характеризовали в духе золотой эпохи Застоя: «Ушёл по-английски, не прощаясь». Они одобряли уход из такого плохого издательства, которое выпустило такой плохой роман, и выражали надежду, что в хорошем издательстве будут выпускать только хорошие книги Черкезишвили.

— Нелёгкая это работа — на буксире тащить обормота, — сочувствовал Алексей коллегам из «Глагольных скреп». — Надеюсь, вы справитесь. Ну, а нет, так ждите от хомячья какашек.

Основания для подозрения были. Книга по истории, которую издательство самонадеянно разрекламировала как перспективный труд для школьной программы, вызвала интерес дипломированных историков. Их оказалось немного, но это были совершенно не те читатели, мнение которых жаждал узнать маркиз Арманьяк.

Переводчик Черкезишвили черпал сведения из работ американских исследователей времён Холодной войны. Многие приведённые в книге факты были в новинку для русского читателя и служили усилителем интереса, чем-то вроде интеллектуальной приправы, добавляющей остроты. Многие процитированные документы не были введены в научный оборот и существовали только на английском языке в форме переписанных от руки протоколов, источникам которых следовало верить на слово.

Более мягкие историки добродушно оценили «Историю» как folk-history — жанр развлекательной литературы, популярной в мещанской среде. Ширнармассы любят пережёвывать подобное чтиво в электричках, в метро и на даче. Не претендующий на исторический анализ и комплексный подход автор фолк-хистори оперирует произвольно взятыми фактами и располагает их в удобной последовательности, делая упор на упрощённое изложение и обращаясь к читателям, как к самостоятельно мыслящим интеллектуалам, в пику противникам, рабски следующим догме официальной науки.

Пошли слухи, что работу Черкезишвили номинируют на специальную премию «Почётная безграмота» в рамках книжной антипремии «Большой абзац».

— Как хорошо, что это не у нас творится, — вздохнул Игорь, вернувшись с очередного совещания. — Матвеев так рад, что Черкизон ушёл к конкурентам… А то ведь не отказал бы и новую серию для него открыл, и сейчас страдали бы мы, а не москвичи.

Москвичи действительно забеспокоились. Пресс-релиз о включении двухтомника в школьную программу убрали с сайта, но было поздно. Беда подкралась, откуда не ждали, — со всех сторон.

Вдобавок к историкам, бывшим издателям и читателям Живого Журнала, Гурам Вахтангович постарался испортить отношения с коллегами по литературному цеху.

«Ухудшенная версия Карамзина для невежд», — написал в комментах ЖЖ-юзер topor46 и был забанен, но оказался известным критиком со своей колонкой во «Взгляде». Там он дал развёрнутую оценку двухтомнику и, обидевшись на бан, принялся раз в неделю мимоходом покусывать Черкезишвили.