Больше всего его беспокоило, как смена обстановки скажется на ее недостаточно опробованном теле и наново переученном разуме. Если Мальцер не ошибается, при следующей встрече уже будут заметны признаки обесчеловечивания. Гаррис гнал такие мысли.

Профессор сообщил ему о ее возвращении по телесвязи. Выглядел он хуже некуда — кажется, все это время он вовсе не отдыхал. От него остались кожа да кости, а расплывающиеся за толстыми линзами глаза лихорадочно блестели. Но несмотря на неважный вид, Мальцер казался на удивление спокойным. Гаррис подумал, что тот, вероятно, принял какое-то решение; впрочем, оно не избавило профессора ни от дрожания рук, ни от нервного тика, уродливо перекашивавшего лицо.

— Приезжайте, — без предисловий пригласил он Гарриса. — Она будет здесь через полчаса.

И, не дождавшись ответа, Мальцер отключился.

Когда Гаррис вошел, Мальцер стоял у окна, глядя на улицу и стараясь унять дрожь в руках, стискивавших подоконник.

— Я не смог ее переубедить, — без всякого выражения произнес профессор, словно продолжая начатый разговор.

Гаррис представил, как за истекшие две недели мысли Мальцера не сходили с накатанной колеи, пока, наконец, любое слово не превратилось для него в пустой звук.

— Не смог, — повторил тот. — Я даже пытался угрожать, но она мне, конечно, не поверила. Остается только один путь, Гаррис… — Мальцер быстро взглянул на него из-под очков глубоко запавшими глазами, но сказал лишь: — Оставим пока. Потом поделюсь.

— Вы рассказали ей все то же, что и мне?

— Практически все. Я уличил ее в… том беспокойстве, которое для меня давно не секрет. Она все отрицает. Она солгала мне, и мы оба это поняли. А после выступления ее тревога только усилилась. Говорю вам, тогда вечером в разговоре с ней я снова почувствовал, что она и сама ощущает некое отклонение от нормы, но не хочет в этом признаться. Вот…

Мальцер пожал плечами. В наступившей тишине они услышали приглушенный шум лифта, спускающегося с площадки для вертолетов, расположенной на крыше. Оба обернулись к дверям.

Она ничуть не изменилась. Гаррис поймал себя на том, что удивлен, но тут же спохватился: теперь она и не должна меняться — до самой своей смерти… Сам он когда-нибудь поседеет и одряхлеет, а она будет все так же изгибаться перед ним — подвижная, золотистая, загадочная. Все же ему показалось, что у нее перехватило дыхание при виде Мальцера, сильно сдавшего за столь короткий срок. Конечно, никакого дыхания у нее не было, но голос при приветствии заметно дрогнул.

— Рада, что вы оба здесь, — не очень уверенно произнесла Дейрдре. — На улице чудесная погода. И в Джерси было прекрасно. Я уже забыла, как красиво бывает летом. Тебе понравилось на курорте, Мальцер?

Тот, промолчав, ожесточенно помотал головой. Не вникая в подробности, Дейрдре продолжала щебетать о пустяках. Теперь Гаррису удалось увидеть ее глазами зрителей — какой она предстанет им, когда эффект неожиданности сотрется, равно как и воспоминание о ее прежнем облике. Отныне они смогут лицезреть только металлическую Дейрдре — правда, столь же прелестную, что и раньше, и даже не менее живую — на время.