Гаррис понял, что стал свидетелем четырехмерного движения, осуществляемого человеческим существом. Одномерная точка, двигаясь в пространстве, создает двухмерную линию, а та в свою очередь в движении даст трехмерный куб. Теоретически движущийся в пространстве куб должен превратиться в четырехмерную фигуру. Никому еще не удавалось наблюдать, как трехмерный объект преодолевает время и пространство — до того самого момента. Облик Дейрдре не расплылся, каждое ее движение ясно прослеживалось, вовсе не напоминая при этом кадры на кинопленке. По крайней мере, человеческий язык пока не подыскал подходящих слов для данного явления. Мозг воспринимал его, не осознавая: не только слова, но даже соответствующие мысли не успевали описывать происходящее.

Наверное, Дейрдре не в буквальном смысле использовала четвертое измерение; возможно — поскольку Гаррис был способен воспринимать ее — все объяснялось гораздо проще, и тем не менее в это верилось с трудом.

Пока зрение с запозданием фиксировало ее местонахождение у противоположной стены, Дейрдре уже стояла рядом с Мальцером, крепко удерживая его за руки длинными гибкими пальцами. Она выжидала…

В комнате разлилось мерцание; волна сильнейшего жара обожгла Гаррису лицо. Затем все снова успокоилось, и Дейрдре тихо и печально произнесла:

— Извини, мне пришлось… Прости, я не хотела раскрывать тебе…

Гаррис пришел в себя и увидел, что Мальцер тоже опомнился, судорожно и безуспешно пытаясь высвободиться из захвата цепких пальцев в нелепой попытке вернуть упущенный момент. Дейрдре оказалась проворней его мысли. Мальцер отчаянно рванулся еще раз — с силой, достаточной, чтобы вырваться из хватки обычного человека и устремиться вниз, в раскинувшуюся под ним бездну нью-йоркских улиц. Разум с готовностью опередил события и уже видел, как профессора крутит в воздухе, как его фигурка с устрашающей быстротой удаляется, пока не превращается в темную точку, мелькающую в солнечных лучах и поглощенную наконец околоземной тенью. Гаррису даже почудилось, что он слышит пронзительный крик, удаляющийся вместе с падающим телом, но еще долго висящий в потревоженном воздухе. Человеческое воображение исходит из человеческого опыта.

Дейрдре же бережно и спокойно сняла Мальцера с подоконника и без всяких усилий отнесла в глубину комнаты, подальше от окна. Она поставила его у дивана и медленно разжала золотистые пальцы, вцепившиеся ему в руки. Профессор понемногу пришел в себя и молча опустился на диван.

Повисло долгое молчание: Гаррис лишился дара речи, Дейрдре же терпеливо ждала. Мальцер заговорил первым, но его рассудок, по-видимому, был пока неспособен покинуть привычную колею.

— Ладно, — едва дыша, произнес профессор, — на этот раз ты меня опередила. Но я все равно не верю! Я не верю тебе! Ты зря скрываешь от меня свои чувства, Дейрдре. Я знаю, что тебе нехорошо. Но в следующий раз я не стану пускаться с тобой в разговоры!

Дейрдре вздохнула. У нее не было легких, чтобы вытолкнуть наружу воздух, но в это не верилось. Непостижимо было, что после такого неимоверного напряжения она совсем не запыхалась; разум знал причину, но не принимал ее. Дейрдре вновь казалась человеком.

— Ты по-прежнему не понимаешь, Мальцер, — обратилась она к нему. — Но постарайся!

Дейрдре грациозно присела на пуфик у дивана, обхватив руками колени. Откинув голову назад, она взглянула в лицо Мальцеру, но увидела в нем только тупое безразличие: на профессора обрушился такой шквал эмоций, что думать он был не в состоянии.

— Хорошо, — согласилась Дейрдре, — я не стану спорить.