В любом случае, я проигрываю: Если я не закончу работу, перекос рождаемости приведет мир к матриархату; если закончу, человечество превратится в бездушный механизм. Плохо. Так и эдак плохо…»
— Доктор, разумеется, ошеломлен размахом, который принял его великий проект, — донесся из окна будущности голос Данна.
Биллу даже почудилась извинительная нотка в его тоне, и он выпрямился, с трудом заставив себя посмотреть в исполненные достоинства глаза юноши, который однажды мог бы стать его сыном. На лице молодого человека читалось ожидание похвалы, но Данн, вероятно, заметил колебания Билла и веско добавил, еще более усилив его замешательство:
— Мы, все до единого, идем к великой цели, не тратя сил на мелочные устремления, — к покорению всей Солнечной системы и процветанию человеческой расы! Этой великой цели следуете и вы, доктор Кори, только в другую эпоху.
— Как вам известно, самое главное — это человеческие ресурсы, сэр, — подхватил его слова юный Билли. — У нас уже накоплен громадный потенциал, и мы продолжаем его наращивать. На Марсе полно свободного пространства, Венера очень мало освоена. А когда мы научимся адаптировать людей к гравитации Юпитера, тогда… тогда нашей власти не будет границ, сэр! Мы пойдем еще дальше — в неизведанную даль! Придет день, когда мы увидим соединенной всю Вселенную!
Поначалу, прислушиваясь к радостной дрожи в голосе юноши, Билл пытался прогнать сомнения. Процветание человеческой расы! А он сам — частичка этой расы, принадлежащая тому далекому будущему, воплощенная в потомка с каменным лицом и пылким сердцем! На мгновение он совсем забыл о том удивительном, невероятном факте, что из двадцать третьего века он видит в окно тридцатое столетие и беседует с еще не рожденным отпрыском собственного сына, которого пока нет даже в планах. Для Билла эта встреча стала реальностью, чудесным, будоражащим кровь событием, подарком, сделанным самому себе.
— Отец! Отец! — раздался нежный звонкий голосок у него в голове.
Его память мгновенно обратилась вспять, и в сердце не осталось ничего, кроме всепоглощающей любви к милой дочурке.
— Да, Сьюзан… да, радость моя… — громко прошептал он, тотчас повернувшись к кубику, вместившему альтернативное будущее.
Среди миртовых зарослей он увидел скорченную на траве фигурку Сью; ее карие глаза в испуге взирали на него. Меж взметнувшихся бровей залегла морщинка — такая же, как в этот момент у самого Билла. Некоторое время они смотрели друг на друга, словно в зеркало, настолько были схожи их черты — до мельчайших подробностей. Затем на щеках отдаленной правнучки Салли заиграли те же ямочки: Сью робко, неловко улыбнулась.
— Отец, что-то не так? Что происходит?
Он уже открыл рот, но не нашелся что сказать. Чем можно утешить ту, кто даже не подозревает о своей эфемерности? Как объяснить живому человеку, этой трепетной девушке, что ее на самом деле нет, что ее существование под вопросом?
Билл в замешательстве глядел на Сью, подыскивая слова для ответа и не находя их, но тут послышалось: «Доктор Кори! Сэр, что там случилось?» — и, обернувшись, он увидел на лбу молодого Билли точно такую же складочку.
Билл ошалело переводил взгляд с одного лица на другое. Как помочь им услышать друг друга? Билли, смотря из будущего в нынешний момент, видел перед собой только куб с застывшей улыбкой Салли, а перед Сью, выглядывавшей из своего окна, стоял хрустальный брусок со снимком Марты. Биллу казалось, что его молодые потомки говорят почти одинаковыми голосами, используют одни и те же слова, но совершенно не подозревают друг о друге. Да и как иначе? Не могут же они одновременно существовать в одном и том же мире! У него будет кто-то один из этих горячо любимых потомков — но никак не оба сразу. |