– Благодарю, – ответил я, обходя стороной черное плетеное кресло и устраиваясь на маленьком диванчике.

– Вы хотели поговорить о Мэвис, – напомнила Бетти.

– Ага. А еще я хотел кофе, если у вас найдется уже готовый. Я не шутил, когда жаловался на недосыпание.

– Хорошо. Вы какой кофе любите?

– Черный. Одна ложка сахару.

– У меня растворимый, – неуверенно проговорила Бетти.

– Прекрасно, я люблю растворимый, – ответил я, хотя на самом деле ненавижу его.

– Я тоже, – сообщила она и улыбнулась. Теперь у нас с ней появилось что-то общее.

Я сидел на черно-белой полосатой кушетке и ждал, а Бетти тем временем бряцала столовым серебром в кухонной нише. Я услышал свисток чайника, потом опять звон посуды, и вот уже Бетти вернулась в комнату. Она ступала очень осторожно и держала в вытянутых руках две полные чашки кофе.

– Давайте я вам помогу, – предложил я, вставая и забирая у нее одну из чашек. Мы опять сели. Я – обратно на кушетку, а она – в плетеное кресло в дальнем углу.

– Так вы – друг Эрнеста Тессельмана? – спросила она меня. Отрадно было видеть, что мне удалось вдолбить ей хотя бы это.

– Совершенно верно.

– Это звучит ужасно странно, – рассудила она.

– Почему? Ведь они были в какой-то мере сожителями, не так ли? Надо полагать, Мэвис много для него значила.

Бетти помешала кофе и покачала головой.

– Это на него не похоже, – сказала она. – Грязный старикашка.

– Почему вы так говорите?

– Потому что он такой и есть. Как-то раз он приперся сюда. Это было еще до начала их сожительства. Приходит он, а Мэвис то ли в магазине, то ли еще где. Ну, он и начал меня соблазнять. Так-то вот. Гуляет с Мэвис, знает, что я – ее лучшая подруга, а сам лезет обольщать. Ведь он мне в деды годится.

– И Мэвис тоже, – обронил я.

– Мэвис думала, что он поможет ей сделать карьеру.

– А вы тоже так думали?

– Он мог ее поддержать, – ответила Бетти. – Но я готова биться об заклад, что не захотел Мэвис так ничему и не научилась. Она гуляла и спала со всяким, кто обещал ей достать луну с неба, а мужики – они ведь все одинаковые. Только и могут, что врать. Но Мэвис так и не поумнела. Каждый раз свято верила, что пришло ее время, что «этот» мужчина ее не обманет.

– Значит, Эрнест Тессельман был не единственным? – спросил я, держа наготове блокнот и карандаш. – Других вы знаете? Хотя бы некоторых?

– Ну конечно, знаю, – ответила она. – Мэвис была моей лучшей подругой.

Когда она... э-э-э... оставалась без мужчины, то жила только здесь.

– Первым был какой-то Сай, верно?

– Не совсем, – поправила меня Бетти. – Алан Петри – вот кто был сначала, но его можно не считать.

– Алан Петри? – я записал имя в блокнот. – Кто он такой и почему его можно не считать?

– Ну, они же не виделись уже много лет. К тону же, у Алана не было ни денег, ни видов на будущее, а значит, между ними и Мэвис не могло быть ничего серьезного.

– Вас послушать, так эта Мэвис Сент-Пол – просто золотоискательница, заметил я.

– Такой она и была, – сказала Бетти Бенсон. – Пусть она умерла, пусть была моей лучшей подругой, но правда есть правда. Мэвис была славной девчонкой, замечательной соседкой, но при этом ужасно своекорыстной.