Элла сидела в кресле у телефона, а спутники Граймса, вот уже много часов неотлучно находившиеся при нем, стояли в дверях.

Элла взглянула на меня и сказала:

– Они не дают мне позвонить Клэнси.

– У них нет уважения к законности, – ответил я. – Позвони ему тотчас после нашего ухода.

– Хорошо, – ответила она. – Надеюсь, ничего серьезного, Клей?

Этого я не знал, а посему сказал:

– Нет, ничего серьезного, просто эти ребята потеряли где-то колоду карт и теперь маются бездельем.

– Пошли, – поторопил меня Граймс.

– Я сейчас же позвоню Клэнси, – пообещала Элла напоследок.

Когда мы шагали к лифтам, Граймс заметил:

– Ты ее не стоишь. Похоже, она славная девушка.

– Славная, – ответил я. – Слушайте, нам и впрямь надо куда-то ехать?

– Да.

Дверцы лифта открылись, и мы вошли в кабину. Четверым тут было малость тесновато.

– Я правда не знаю, где Билли-Билли, – повторил я. – Можете посадить меня хоть на целую вечность, я все равно не буду этого знать.

– Кэнтел тут ни при чем, – ответил Граймс.

Лифт пошел вниз, но противная легкость в желудке объяснялась отнюдь не этим обстоятельством.

– Так дело не в Кэнтеле? – спросил я.

– Черт, ты и сам прекрасно это знаешь, – ответил Граймс.

– Откуда?

– А оттуда! Ты до кого-то добрался. Не знаю уж, до кого, только нам велели прекратить розыск Кэнтела и не осложнять жизнь синдикату, – он скривился от омерзения. – Иногда мне хочется стать президентом. Всего на сутки. На какие-то двадцать четыре часа.

– Значит, вы взялись гадить мне из-за чего-то другого, так? Зелен виноград, да?

– Поговорим в участке, – ответил он.

– Ну и зануда же вы, мистер Граймс, – сказал я, утратив всякую охоту продолжать разговор. Тессельман все-таки сдержал слово, отозвал легавых, чтобы дать мне возможность без помех выяснить, кто убил его подружку и подставил Билли-Билли. И куда мне теперь девать свою версию? В помойное ведро, вот куда.

А если Граймс преследует меня не из-за Кэнтела, какого черта ему надо?

Спрашивать его было бессмысленно, он решил молчать, чтобы сойти за умного, и не скажет даже, какой сегодня день недели. Не знаю уж, в чем там дело, но остается лишь надеяться, что Клэнси по-быстрому вызволит меня. Я был отнюдь не расположен к такого рода игрищам.

В участок мы ехали долго и молча. А когда приехали, то оказалось, что меня привезли совсем не в тот участок, в который я ожидал попасть. Значит, легавые не хотели, чтобы Клэнси сразу же освободил меня. Никто не стал оформлять мое задержание Мы прошли мимо конторки дежурного и очутились в чреве здания среди зеленых стен. Стало быть, пока меня даже не арестовали.

Надо будет ждать, потеть и гадать, за что я здесь, до тех пор, пока мне не соблаговолят сообщить об этом.

Мы гурьбой вошли в тесную каморку с голыми стенами, и я понял, что уже участвовал в такого рода представлениях. Тут были стулья; один стоял посреди комнаты, остальные – тут и там возле стен. Освещение, как я заметил, было обыкновенным, никаких ярких лучей, направленных на стул, стоящий в середине.

По правде сказать, и дневного света, просачивавшегося сквозь грязные оконные стекла, было вполне достаточно, и включать электричество вообще не пришлось.

Комната была заставлена пепельницами на подставках, но возле среднего стула не оказалось ни одной и, стало быть, курить я не смогу.