Сулейман, наклонив голову, вертел в руках уздечку, проседь в его черных волосах стала особенно заметна. Уиллоби перевел взгляд с удаляющегося всадника и увидел устремленные на себя немигающие глаза четверых людей из племени. Свирепые, мрачные глаза…

Легкий морозец пробежал по его коже. Эти люди — дикари, и по своему умственному развитию вряд ли отличаются от диких зверей. Они будут действовать без лишних раздумий, слепо следуя инстинктам, заложенным в них долгими столетиями нелегкой жизни в Гималаях. Инстинкт повелевал им убивать и грабить всех, кто имел несчастье не принадлежать к их клану. Он им чужак. Защиты, которую Бабер Али обеспечивал Уиллоби и его спутнику, теперь нет.

Уехав, вождь дал молчаливое разрешение убить европейца. Сам Бабер Али был гораздо более диким, чем Афдал-хан; он шел на поводу у своих неукротимых страстей и имел склонность к ребячеству и самым ужасным поступкам. Ему ничего не стоило, придя в ярость от неудачной попытки Уиллоби заключить перемирие, выместить на англичанине свой гнев и разочарование.

Подобрав удила, Уиллоби спокойно обдумывал ситуацию. Без эскорта ему в Газраэль не вернуться. Если они с Сулейманом попытаются убежать от этих головорезов, их, несомненно, ждет пуля в спину. Ничего не остается, как начать блефовать. Эти ребята получили приказ сопровождать его в Ущелье Минарета, а оттуда обратно в Форт Газраэль. И этот приказ никто не отменял. Дикари не осмелятся нарушить его без четких указаний.

Посмотрев на низко нависшее небо, Уиллоби хлестнул своего коня.

— Пора трогаться. Путь нам предстоит неблизкий.

Он бросил коня прямо на горстку людей, и те расступились, пропуская его. Сулейман не отставал. Оба скакали, не оглядываясь и не подавая вида, что ожидают предательского выстрела. Патаны молча вскочили на лошадей и пустились за ними, держа винтовки наперевес.

Уиллоби не оглядывался, но чувствовал, как четыре пары маленьких горящих глаз буравят ему спину. Своим хладнокровием он сбил их с толку и пока получил некоторое превосходство. Однако он знал: стоит выказать хоть малейший намек на страх или неуверенность, и они будут немедленно застрелены. Британец тихонько присвистнул, ему казалось, будто он едет по кратеру вулкана, из которого в любой миг может начаться извержение!

Они пробирались на восток по тропам, протоптанным в долинах и на обрывистых склонах. Солнце скрылось за высоченным утесом и на долину опустились пурпурные тени. Когда они проезжали здесь днем, Бабер Али указал место, удобное для ночлега. Теперь путники добрались до него. Не дожидаясь приказа Уиллоби, патаны остановили коней. Он бы с большим удовольствием поехал дальше, но любые споры возбудили бы в оракзаях подозрения.

Колодец находился недалеко от утеса, на широком уступе с крутыми, изрезанными рвами, склонами. Лошадей расседлали, и Сулейман расстелил у подножья скалы одеяло Уиллоби. Патаны бесшумно и молчаливо, с ловкостью дикарей, принялись собирать тамариск для костра. Уиллоби уселся неподалеку от глубокой расщелины в скале и, напрягая глаза в сгущающихся сумерках, принялся набрасывать в небольшом блокноте портрет Гордона. В этом занятии он имел сноровку, и в прошлом уменье рисовать не раз оказывалось весьма ценным, когда нужно было установить чью-либо личность и выяснить, кто скрывается под тем или иным обличьем.

Уиллоби надеялся, что его спокойствие и невозмутимость приведут патанов в замешательство, если не в настоящий ужас. А в таком состоянии они на него не нападут.

Люди расхаживали туда-сюда по небольшому лагерю, занимаясь своими делами. Сулейман разжигал крошечный костерок, неподалеку от него патан распаковывал сверток с едой. Другой дикарь с охапкой хвороста шел к костру.

Какой-то инстинкт заставил Уиллоби поднять взгляд как раз в тот момент, когда патан, нагруженный хворостом, приблизился к Сулейману со спины. Пенджабец не слышал его шагов и не оглянулся.