«Я ничего не сделала», — сказала я.

«Конечно, не сделала, — отозвался он, — разве что всю последнюю неделю или около этого ночевала здесь, на моей территории».

Ох! Я начала дрожать, девочка. Значит, он видел меня еще в первую ночь, но почему же он оставлял меня в покое до этого времени? Когда он неожиданно отпер ворота и оказался возле меня, я попятилась и достала нож. Помню, я сказала: «Только приблизьтесь ко мне, хозяин, и вы об этом пожалеете. Даже если я ничего похуже не сделаю, все же оставлю на вас метку». А он сказал: «Да я в этом не сомневаюсь, дорогуша. Но заявляю тебе, что я бы не дотронулся до тебя и трехметровым шестом для отталкивания барж, если бы он был у меня в руках в данную минуту. Но раз уж ты ночуешь на моей территории, я думаю, почему бы тебе не отплатить за ночной отдых, поработав на меня, например подметя двор?»

Рини, я стояла с разинутым ртом и смотрела на него. Затем я пришла в себя и спросила: «А что вы мне дадите за это?»

Он опешил: «Что я дам тебе? Это ты должна мне, мисс. Я же сказал тебе, что ты должна платить за ночлег».

Я сердито посмотрела на него. Потом, будто у меня было право торговаться с ним, сказала: «Я подмету, если вы дадите мне чего-нибудь поесть».

«Ах-ах! Вот оно что! Ты не просто просишь ночлег, тебе нужен полный пансион, да?»

Я кивнула.

А потом он сказал своим глубоким голосом:

«Я дам тебе поесть… около десяти часов. После того как увижу, что работа сделана. Видишь то строение, вон там? — Он указал в конец длинного двора. — Так вот, рядом с ним есть сарайчик, в котором хранятся инструменты. Ты найдешь там что-нибудь для уборки. И не вздумай удрать, потому что если ты так сделаешь, то сегодня даже не думай здесь появляться. Я запру ворота. Поняла?»

Я ничего ему не ответила, просто повернулась и пошла в конец двора к сарайчику с инструментами.

Рини улыбнулась, когда Белла продолжила:

— Моя уборка совсем не была похожа на то, что проделала ты, моя дорогая. Но он дал мне еду, и неплохую. Конечно, поскольку он был шотландцем, это оказалась миска каши с салом и кусок хлеба. Был также жбан с крепким чаем, но в нем не было ни сахара, ни молока. Но, должна тебе сказать, чай этот был для меня подобен вину. И так продолжалось почти целую неделю. После уборки, поев, я уходила в город и делала свои дела. Но я всегда возвращалась голодной и мечтала о той каше утром. И вот в один из дней он спросил меня: «Откуда ты родом?» «Из Ливерпуля», — сказала я. «Сколько тебе лет?» Я помню, что посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую и ответила: «Шестнадцать».

«Неправда, — заявил он. — Тебе не может быть больше четырнадцати. Почему ты здесь? Разве у тебя нет родственников? У тебя был хоть какой-то дом?»

«Да, мистер. У меня был какой-то дом. Да, можно и так сказать». Но я не почувствовала, что в этот момент заплакала, действительно заплакала — это я-то!

Он буквально зарычал:

«О, ради Бога! Только не это. Меня и раньше слезы никогда не трогали и вряд ли тронут сейчас».

И знаешь, что я сказала ему в ответ?

«Да кому, к черту, нужно вас растрогать! Мне ни к чему ваше сочувствие, ваши добрые слова, если они у вас даже есть, вот. Я сама себе хозяйка и всегда ею буду. Вот так. Никто не будет говорить мне, что мне делать. Если я не хочу делать что-то, я это и не делаю. Знайте это, мистер!»

И знаешь, Рини, что он сделал? Он запрокинул голову и захохотал.